Девяносто третий год

Маркиз погиб, — в этом отношении Симурдэн был спокоен; но его беспокоило нечто другое. Борьба, без сомнения, будет отчаянная. Говэн будет распоряжаться ею и, быть может, пожелает принять в ней личное участие. Этот молодой начальник был прежде всего солдат и готов был броситься в рукопашную схватку. Как бы не убили его духовного сына, единственное существо в мире, к которому он питал нежную любовь. Правда, до сих пор Говэну благоприятствовало счастье, но и удача порой устает. Симурдэн нервничал. По странной иронии судьбы он очутился между двух Говэнов, из которых одному он желал смерти, другому — долголетия.

Пушечный выстрел, который разбудил Жоржетту в ее кроватке и вызвал ее мать из лесного уединения, привел не только к этим результатам. Вследствие ли простой случайности или же благодаря искусно взятому прицелу, ядро, которое должно было служить лишь простым сигналом, попало точно в железные полосы, маскировавшие большую бойницу нижнего этажа башни, погнуло и наполовину сорвало их. Осажденные не имели времени исправить это повреждение.

Осажденные только хвастались, заявив, будто у них очень много боевых припасов; в действительности же их было очень мало. Вообще их положение было гораздо более тяжелым, чем даже могли предположить осаждающие. Если бы у них было достаточно пороха, то они могли бы взорвать башню, как только в нее проникли бы осаждающие, конечно, взорвав вместе с ними и самих себя; они и мечтали об этом, но их запасы пороха были ничтожны; их едва хватало на тридцать выстрелов на человека. Правда, ружей, мушкетов и пистолетов было достаточно, но было мало патронов. Они зарядили все имевшееся в их распоряжении огнестрельное оружие для того, чтоб иметь возможность поддерживать непрерывный огонь; но на сколько времени его могло хватить? Приходилось в одно и то же время и поддерживать огонь, и беречь запасы. Вот в чем заключалась главная их беда. К счастью — жалкое счастье! — можно было предвидеть, что борьба предстоит преимущественно рукопашная, лицом к лицу, на саблях и на кинжалах, — борьба, в которой придется больше рубить и колоть, чем стрелять; это была единственная их надежда.

Впрочем, башня казалась неприступной. В нижней зале, на которую выходил пролом в стене башни, была баррикада, искусно сооруженная Лантенаком и загораживавшая вход. Позади баррикады стоял длинный стол, на котором навалены были заряженные ружья, карабины, мушкеты, сабли, кинжалы и топоры. Не имея возможности воспользоваться для взрыва башни склепом, соединявшимся с нижней залой, маркиз велел наглухо закрыть дверь в него. Над нижней залой была круглая комната второго этажа, в которую, как уже сказано выше, можно было попасть только по очень узкой винтовой лестнице; в этой комнате, как и в нижней зале, стоял большой стол, заваленный всякого рода оружием, так что к нему оставалось только протянуть руку. Она была освещена большой бойницей, с которой ядро только что сорвало решетку; из этой комнаты лестница вела в круглую комнату следующего этажа, в которой была железная дверь, выходившая на мостовое здание. Эта комната называлась и «комнатой с железною дверью» и «зеркальной комнатой», так как по стенам ее, на ржавых гвоздях, висело множество маленьких зеркал, — довольно странное украшение в этой суровой обстановке. Так как продолжительная оборона была немыслима, то зеркальный зал являлся тем, что Манессон Маллет, в своем трактате об оборонительных сооружениях, называет «последним убежищем, в котором осажденные заключают капитуляцию». Нужно было стараться во что бы то ни стало не допустить сюда осаждающих.

И эта круглая комната освещалась бойницами; кроме того, здесь горел факел, вставленный в железный подфакельник, вроде того, который был внизу. Этот факел был зажжен Иманусом, положившим возле самого факела фитиль, пропитанный серой. Мрачные предосторожности!

В глубине нижнего зала, на длинных подмостках, расставлена была еда, напоминавшая собой гомерический пир: большие блюда с рисом, ржаной кашей, телячьим рагу, лепешками из разваренных в воде муки и овощей, кувшины с яблочным вином. Всякий мог здесь есть и пить, сколько его душе было угодно.

Пушечный выстрел заставил всех встрепенуться. Оставалось всего полчаса до начала приступа.

Иманус с вышки башни наблюдал за приближением осаждающих. Лантенак строго запретил стрелять раньше времени, прежде чем атакующие подойдут на самое близкое расстояние.

— Их четыре тысячи пятьсот человек, — сказал он. — Убивать их извне бесполезно. Бейте их только тогда, когда они войдут. Внутри башни равенство сил восстановится, — и, засмеявшись, он добавил: — Равенство и Братство!

Решено было, что, когда неприятель двинется в атаку, Иманус предупредит о том, протрубив в рог. Все, в глубоком молчании, разместившись за баррикадой или на ступеньках лестницы, ждали, держа в одной руке ружье, а в другой — четки.