Девяносто третий год

— И затем, вот видите ли, господин полковник, в этой башне заперты наши ребята; у нас там трое детей, то есть детей нашего батальона. Все эти Грибульи, Гуж ле Брюаны, Иманусы, и как их там зовут, этих разбойников, угрожают нашим детям; слышите ли, господин полковник, нашим малюткам! Хотя бы земля разверзлась под нашими ногами, мы не допустим, чтобы с ними случилось какое-либо несчастие. Слышите, господин полковник, мы этого не допустим! Я воспользовался недавним перемирием, прокрался к мосту и посмотрел на них в окошко. Оказалось, что они действительно там, эти херувимчики, я видел их собственными глазами и даже, этакий дурак, перепугал их. Я, сержант Радуб, клянусь всем, что есть святого, господин полковник, что, если падет хоть один волос с их маленьких головок, я этого так не оставлю. Да и весь наш батальон говорит: «Мы желаем, чтобы ребята наши были спасены или чтобы нас убили». Ведь имеем же мы на это право, черт побери! Да, чтобы нас всех убили! Счастливо оставаться, господин полковник!

Говэн протянул Радубу руку и проговорил:

— Вы — молодцы! Я назначаю вас в штурмовую колонну, но я разделю вас на две части: шесть человек я поставлю в авангард, для того чтобы колонна шла за вами, а шесть человек в арьергард, для того чтобы никто не отступал.

— А что же, господин полковник, я по-прежнему остаюсь начальником этих двенадцати человек?

— Конечно. А как же иначе?

— В таком случае благодарю вас, господин полковник. Значит, я буду в авангарде.

Радуб приложил руку к козырьку и возвратился к своему батальону.

Говэн посмотрел на часы, сказал несколько слов на ухо Гешану, и штурмовая колонна начала строиться.

VIII. Речь и рычание

Симурдэн, еще не ушедший на свой пост на плато и стоявший возле Говэна, приблизился к трубачу и сказал ему:

— Давай сигнал трубе на башне.

Рожок подал сигнал, труба с башни ответила. Затем рожок и труба еще раз обменялись сигналами.

— Что это значит? — обратился Говэн к Гешану. — Что нужно Симурдэну?

Тем временем Симурдэн приблизился к башне, размахивая белым платком.

— Эй, вы там, в башне, — крикнул он громким голосом, — знаете ли вы меня?

— Знаем, — ответил голос с башни. То был голос Имануса. Затем между обоими этими голосами произошел следующий диалог:

— Я — комиссар Конвента.

— Неправда: ты бывший сельский поп из Паринье.

— Я — делегат Комитета общественного спасения, представитель закона.

— Неправда: ты бывший поп, ты расстрига.

— Я — Симурдэн, комиссар революционного правительства.

— Неправда: ты отступник, ты дьявол.

— Итак, вы меня знаете.

— Мы тебя ненавидим.

— Вы были бы рады, если бы я попал к вам в руки?

— Сколько нас тут есть, всего восемнадцать человек, мы все охотно отдали бы наши головы за твою.

— Ну, так слушайте же: я отдаюсь вам в руки.

— Милости просим, — раздалось с башни и затем послышался дикий взрыв хохота.

Внизу весь лагерь точно замер, прислушиваясь к этому диалогу.

— Но только с одним условием, — продолжал Симурдэн. — Слушайте.

— С каким же это условием? Говори!

— Вы меня ненавидите, а я вас люблю. Я — ваш брат.

— Да, такой же брат, каким Каин был Авелю, — раздался голос с башни.

Симурдэн продолжал со странной интонацией голоса, в одно и то же время и надменной и кроткой:

— Оскорбляйте меня, но выслушайте! Я пришел к вам парламентером. Да, вы — мои братья. Вы — темные, заблуждающиеся люди. Я — друг ваш. Я — свет, говорящий с тьмою. А свет — это братство. Да и к тому же, разве у нас всех не одна общая мать — родина? Ну, так слушайте же меня! Вы узнаете впоследствии, или это узнают ваши дети, или же внуки, что все, совершающееся ныне, совершается во исполнение законов, предписанных свыше. Неужели же в ожидании того времени, когда все умы, и даже ваши, поймут это, когда все страсти, и даже наши, улягутся, в ожидании того, когда прольется свет, — неужели же никто не сжалится над вашею темнотой? Я прихожу к вам, предлагая вам мою голову; даже больше — я протягиваю вам руку. Я прошу у вас, как милости, чтобы вы погубили меня для того, чтобы спастись самим. Я обладаю самыми обширными полномочиями и я говорю не просто так. Наступила решительная минута; я делаю последнюю попытку. Тот, кто говорит с вами, — гражданин, но этот гражданин в то же время и служитель Господень. Гражданин воюет с вами, но служитель Господень умоляет вас. Слушайте меня! У многих из вас есть жены и дети. Я выступаю защитником ваших жен и детей. Я выступаю защитником их против вас самих. О, братья…

— Ну, замолол поп! — воскликнул со смехом Иманус.

— Братья мои, — продолжал Симурдэн, — не доводите дело до крайности. Сейчас начнется резня. Многие из нас, которых вы теперь видите перед собою, уже не увидят завтра солнечного света: да, погибнут многие из наших, а вы — вы все погибнете. Пощадите самих себя. К чему без всякой пользы проливать столько крови? К чему убивать столько людей, когда достаточно убить двоих?

— Как двоих? — спросил Иманус. — Кого же это?