Девять принцев Амбера. Ружья Авалона

Краем густеющей рощи еду на запад. Спящие джунгли: одуревшие змеи под маслянистой тряпкой.

На запад, на запад… Там река с широкими ровными берегами – легкая дорога к морю.

Стук копыт, несущиеся тени… Ночной воздух омывает лицо… Мелькнули какие-то яркие создания на высоких темных стенах, сверкающие башни… Воздух стал сладок. Видение уплывает… Тени.

Словно кентавр, мы со Звездой под единой попоной пыли… с трудом вдыхаем воздух и с усилием выталкиваем его наружу. Шея обвита громом, ноздри извергают жар… Поглощаем пространство.

Смеется ароматная вода, слева подступают деревья…

И среди них… Лоснится кора, свисают лианы, широкие листья с яркими капельками влаги. В лучах луны поблескивает паутина, что-то колышется в центре ее. Вязкая почва… фосфорный свет грибов на упавших деревьях…

Прогалина… Шелест высокой травы…

Снова деревья…

Опять пахнет рекой.

Звуки… Звуки… В траве захихикал ручеек.

Все ближе, ближе и наконец рядом… Небо и деревья бьются и плещутся в чреве воды. Чистая, прохладная, вкусная… и налево отсюда, сразу, как перейду… течет неспешно, переливается, и мы следом…

Пить… Расплескав воду у берега, зайдя по колено в реку, чалая тянет воду, словно насос… пена летит с ноздрей. Чуть вверх по течению вода лижет мои сапоги, увлажняет мокрые волосы, стекает вниз по рукам… Звезда оборачивается на смех…

И снова вниз вдоль реки, чистой, медленной, извилистой. А потом она спрямляется, становится все шире и тише…

Лес то густой, то редеет…

Рысь, рысца, медленный шаг…

Рдеет светом восток…

А теперь вниз по склону меж редких деревьев… Все больше скал вокруг, и вновь царит темнота…

Первый неверный намек на море: запах возник и пропал… Цок-цок по ночному морозцу… И снова на мгновение запах соли…

Скалы, никаких деревьев… Суровые, крутые, зыбкие, уходящие вниз… осторожнее, осторожнее…

Вспышка меж скальными стенами… Потревоженная копытами галька исчезает в струящемся потоке, всплески тонут в раскатах грома… Глубже в расщелину, которая становится шире… Вниз, вниз… Еще дальше…

Вновь светлеет восток, склон более пологий… И снова запах соли, теперь сильнее…

Сланец, гравий… За угол, вниз, все светлее… Вперед, тихо и спокойно…

Бриз и светлый день, бриз и светлый день. За выступом скалы.

Я натянул поводья.

Передо мною внизу – море, дюны ряд за рядом, их шевелит юго-западный ветер, вздымает песчаные облачка, в утренней дымке тонет дальний блеклый берег.

Восход накинул на море розоватую пелену. То там, то тут из-под ползущих песков проглядывает гравий. Над вздымающимися водами нависают зубастые скалы. А перед могучими дюнами высотой в сотни футов, между ними и мной, в рытвинах и щебенке – смятая и проросшая валунами равнина, только что возникшая из ада ночи в первых лучах зари, оживленная тенями.

Да, теперь правильно.

Я спешился и подождал, пока солнце вытаскивало всем напоказ суровый и яркий день. Тот самый, нужный мне жестокий белый свет. Это место я и искал – как раз такое, какое отпечаталось в моей памяти несколько десятилетий назад в Тени Земля, куда я был изгнан. Только без людей. Ну и конечно, без бульдозеров, просеивателей и чернокожих с метелками; без закрытого города Ораньемунд[113]. Без рентгеновских аппаратов, колючей проволоки, вооруженной охраны. Ничего этого нет, ибо в этой Тени и слыхать не слыхали про сэра Эрнста Оппенгеймера[114] и объединенные алмазные копи Юго-Западной Африки, а здешнее правительство не организовывало разработку природных ресурсов побережья. Здесь была просто пустыня, которую в том месте называли Намиб, милях в четырехстах от Кейптауна, полоса песка и камней шириной когда в пару, когда в дюжину миль, что простерлась на три сотни миль вдоль гор Рихтерсвельда; в их тени-то я и находился. Здесь, в отличие от обычных рудников, алмазы просто попадались в песке, как птичий помет. Разумеется, лопатку и сито я прихватил с собой.

Сперва я достал провизию и приготовил завтрак. День обещал быть жарким и пыльным.