Девять жизней Николая Гумилева

— Да что вы говорите, — съехидничал Штольц. — Прямо вот так вот взял и подарил? — И не без сарказма добавил: — Легко дарить то, что тебе не принадлежит.

— Николай Степанович поэт! — обиделась Бекетова-Вилькина. — Вам, приземленным, не понять.

На заднем сиденье машины ехать было тесно и душно, и Зиночка, страдая от острого локтя Штольца, упершегося ей в бок, чтобы не молчать, спросила:

— О чем вы с Татой говорили по дороге к Яворским?

Штольц насторожился. Почему она спрашивает? Может быть, что-нибудь знает? Разговор с Татьяной был неприятным и закончился полным фиаско. И речь они вели как раз таки о Гумилеве. Хотя нет, сначала девушка поделилась с милиционером опасениями относительно мужа сестры, и только потом речь зашла о Гумилеве. Штольц припомнил, что пару дней назад застал поэта продающим на Мальцевском рынке синий, в крапинку, галстук, что свидетельствовало о крайне стесненных обстоятельствах Гумилева.

Тата вынуждена была признать, что да, обычно поэт не шикует. Правда, бывает иногда не в меру расточителен, но это случается в основном тогда, когда Гумилев хочет пустить пыль в глаза очередной возлюбленной. Так, может, оживился Штольц, Татьяна уговорит Гумилева продать ему шкуру черного леопарда? Штольц бы дал хорошую цену. В ответ на просьбу Татьяна вдруг заявила, что интерес Штольца к вещам поэта кажется ей нездоровым, и следует попросить Гумилева проверить, не спрятано ли в шкуре что-нибудь ценное.

Этим своим замечанием Яворская подписала себе приговор. Стараясь ничем себя не выдать, Штольц обратил все в шутку, но кобуру револьвера расстегнул и напросился присутствовать при Таниной встрече с родственником. Все складывалось удачно, доктор Дынник оказался дома один. Толстяк открыл дверь, обрадовался гостям и, впустив их в дом, стал хлопотать о чае. И тут Таня достала из свертка белую папку и начала задавать неприятные вопросы. Родственник покрылся липким потом и малодушно принялся выкладывать все подчистую.

Он торопливо говорил, что это был первый год его брака, он так любил свою жену, что не хотел расстраивать Ингу и даже не думал их убивать, этих сестру и брата Юшкевичей. Ведь это была игра. Всего лишь игра. Мальчик сам ее придумал. Славик сам увел его, доктора Дынника, в лес, уселся к нему на колени и стал его гладить и целовать. Дынник сопротивлялся, но мальчик сердился и обещал рассказать все взрослым. Это было самое страшное — если узнают. Никто не должен был знать про их игру. Так они играли целый месяц.