К счастью немая сцена длилась недолго – приехал директор. Полчаса Михайло Михайлович рассказывал о требованиях областного начальства по ускорению, гласности и перестройке советской школы, но я, ожидая судилища, добрую половину не разбирал. Решил: если начнётся – буду ВСЁ отрицать. Хорошо, что НИЧЕГО между нами не случилось. Главное – выгородить Даму сердца.
К черту! Какая дама?! Ведь она первая затеяла, дура малолетняя. Любви ей захотелось! Обо мне она подумала?! Я повёлся, но она же – первая. Если бы тогда не принесла свитер, сам бы не начал, не звонил. Даже, если б хотел – побоялся. Бог видел. Лицемерный мир, и я – дитя этого мира.
Совещание закончилось. Учителя начали собираться. От сердца отлегло – авось пронесёт. Возможно, показалось, что Физичка ехидно улыбнулась, когда зашёл?
Не пронесло.
– Михайло Михайлович! – пропищала Физичка. – Попрошу задержатся. У меня любопытное сообщение…
Злая реальность дрогнула, колючим обручем защемила сердце. Лицо штрикнуло горячими иголками.
Кажись, началось!
Учительская масса колыхнулась, затихла. Физичкины подруги глянули на меня (уже знают?), остальные с интересом уставились на Физичку.
– Что произошло, Елена Петровна? – озадаченно спросил директор.
Мегера поднялась со стула, обвела взглядом учителей, зло улыбнулась, кивнула в мою сторону.
– Вчера, после школьной дискотеки, в половине десятого вечера, я была свидетелем, как старший пионерский вожатый Яневский Эльдар Валентинович находился с восьмиклассницей Раденко Анной в частном секторе, на Новосельцах. Девочка мне призналась, что вожатый проводил её домой.
Директор облегчено вздохнул.
– Ну, проводил. Не самой же вечером по улице ходить.
– Как это – НУПРОВОДИЛ?! – вскинулась Математичка, старая дева страшной наружности. – Вы его покрываете!
– Полно вам. С чего вы взяли, что Эльдар вынашивал плохие намерения в отношении Анны?
– Он держал девочку за руку! – сообщила Физичка.
– Не за ногу же, – подал голос трудовик, обводя комнату похмельными глазами.
– Что вы себе позволяете, Иван Семёнович! – гневно шикнула Математичка, перевела глаза на меня, уже умершего, распластанного безвольной амебой по стулу. – Непедагогические ОТНОШЕНИЯ с ученицей отвлекли её от учебного процесса, нанесли ребёнку моральную травму, которая будет преследовать всю жизнь, вызывать отвращение к мужчинам, пагубно скажется на…
– Зачем вы так, – подала голос Химичка. – Эльдар Валентинович девочке добро хотел сделать, провёл домой. Сейчас столько бродячих собак развелось. Вот было…
– Знаем, какое добро мужики девчатам делают. Особо дурным малолеткам, – хохотнула Физичка.
– Тихий-тихий, только в тихом омуте черти водятся, – вставила учительница географии.
– Дискотеки эти давно запретить пора… – сказал ещё кто-то, но я, оглохший, не расслышал.
– Хватит! – директор хлопнул ладонью по столу. – Развели галдёж! Это школа или базар?
Все враз смолкли. Михайло Михайлович хмуро посмотрел на меня.
– Встань, Эльдар.
Я поднялся на ватных ногах.
– Не знаю, что там случилось, но больше такого не должно повториться, – сказал директор, изучая обгрызенный колпачок шариковой ручки. – Вряд ли Эльдар что-то предосудительное допустил – я его знаю. Как старший товарищ он проводил девочку домой, и правильно сделал. Но…
Михайло Михайлович поднял на меня глаза.
– … так не принято. Если ученице не с кем идти домой после вечерней дискотеки, значит, не нужно было приходить. Но если уж пришла… А ещё лучше – запретить посещать танцы ученикам восьмых, даже девятых классов. Елена Петровна, вы, как самая ответственная в нашем коллективе, возьмите это под свой контроль. Запишите в протокол.
Физичка недовольно кивнула – не понравились ей примирительные слова. Поняла, что показательного суда не будет.
Я тоже понял, немного расслабился.
– А ты, Эльдар, пойми. Советский педагог должен быть примером во всём. Вчера секретарь райкома Партии тебя хвалил, и заслуженно. Но для комсомольца, тем более, будущего коммуниста, необходим незапятнанный моральный облик. Прими к сведению и пообещай, что больше такого не повториться. И мы забудем. Даже в протокол не запишем. Так, Елена Петровна?
Физичка недовольно буркнула под нос, однако спорить не стала.
– Пообещай. При всех.
– Я что-то нарушил? – подал я осмелевший голос.
– Не упирайся, Эльдар. Дай честное слово, что такого больше не повторится, и разойдёмся, – шикнул на меня директор.
– Пусть при всех даст честное комсомольское слово, – сказала Физичка, привставая с места, – что никогда, НИКОГДА не будет иметь ОТНОШЕНИЙ с Раденко Анной в школе и вне школы, кроме определённых учебной программой и планом официальных мероприятий.
Директор вздохнул, посмотрел на Физичку, потом на меня. Недолюбливал он Елену Петровну.
– Вам станет от этого легче? – я уставился на Физичку, ощутив поддержку директора.
– Станет легче ВСЕМ! – отрубила та, сверля ненавидящими бельмами. – Обществу, в первую очередь, которое осуждает ТАКИЕ отношения.
– Ну, раз обществу… – развел руками.
– Не упирайся! – перебил директор. – Пообещай и разойдёмся. Я есть хочу, с утра ничего не ел. Имей совесть!
– Обещаю.