Девочка-беда для Казановы

Я вырвал свою руку, а затем сквозь зубы изрек:

— Я хочу побыть один.

Мама поджала дрожащие губы, и, кивнув, ушла тихо закрыв двери. Ком встал в

горле, а вещи, что лежали в сумках, остались напрочь забыты. Сквозь шум в ушах,

я услышал смех. Девичий смех.

— Нет, Яшка, — хихикал кто-то.

Сперва думал, мне показалось, и я покачал головой, однако затем назойливое и

весьма раздражающее хихиканье раздалось снова. Руки сжались в кулаки, а глаза

прищурились.

— Ой, да что вы такое говорите, Цукер! — наигранно сказал голос.

Я метнулся к балкону, а затем, выглянув, лицезрел это недоразумение в трениках и

растянутой футболке. Матильда, черт ее дери, сидела в своем белом кресле и

счастливо улыбалась говорящему.

Её улыбка, будто соль, на мою рану. Вся такая беспечная, радостная. Видеть ее

было выше моих сил, а слышать этот противный голос мне не хотелось и подавно.

Я громко хлопнул дверью, после чего направился в кабинет отца. Помнится, он

горел желанием со мной побеседовать… Я сделал два вдоха, прежде чем

получаться в кабинет, а затем услышав «входи», повернул ручку двери. Отец стоял

около окна. В руке он держал стакан с коньяком, а лицо выражало озадаченный и

вместе с тем задумчивый вид.

— Проходи, — сухо кинул, так и не повернувшись ко мне.

Стоило мне только плюхнуться в кожаное кресло, как папа заговорил…

— Скажешь прессе, что случайно увидел, как перевозили товар. Вот и невольно

стал свидетелем. Тогда это сыграет нам на руку.

Безусловно, «нам» на руку это не сыграет, а только «ему», но я разумно

промолчал. Впрочем, что мне остается’?!

— Я был в отделе, — сквозь зубы прорычал отец, а затем одним махом осушил

стакан. Поморщившись, он продолжил, — Калинин хочет свободы в обмен на свое

молчание. Хочешь знать, почему только ты замешан в этом дерьме?

Теперь все вставало на свои места.

— Чтобы тебя можно было использовать. Потому что все знают, кто твой папаша, и

что он сделает много ради того, чтобы вытащить твою задницу.

Слова звучали, как упрек. Всякий раз, стоило мне что-нибудь вытворить, как папа

повторял одно и тоже, а именно как я всем ему обязан. Даже будучи ребенком в

школе за мелкие пакости, которые к слову были не особо значимыми, я каждый

гребаный раз слушал упреки. За двойки, за проигрыш команды в футболе, будто я

один играл из всей команды.

— Не думал я, что ты такой дурак бестолковый! — горько покачал головой словно в

отчаянии, а после добавил, — Можешь быть свободен.

Кивнув, я встал и поспешил покинул это логово.

С детства я не любит посещать этот кабинет. Для меня он был, сродни камерой

пыток. Каждый раз я там получал. Благо, отец меня не бил. Отнюдь, это было ниже

его достоинства, а вот говорить что я бестолочь, позорище, подкидыш и тому

подобные красноречивые эпитеты, в самый раз. Не помню, когда все это началось.

Кажется, лет в пять…

Тогда я случайно разбил вазу и впервые узнал, что такое унижение. Вполне

возможно, я должен был вырасти запуганным и неуверенным в себе, но к счастью,

этого не произошло.

Порой я задумывался, как жилось маме с таким тираном. Он не знал ласки, заботы.

К ней он относился как к должному. Он уважал ее, говорил почтительно и по делу,

не поднимал руку, но вместе с тем был холоден и отчужден.

Час от часу, мне казалось что ему вообще нет никакого дела до нас. Впрочем,

пожалуй так оно и было. Даже когда жена ему изменила, он отнесся к этому, как к

ничего не значащей мелочи.

Единственная его слабость была пару дней тому назад, когда отец сказал что ему

«больно». Хорошо, возможно, это звучало не совсем так, однако смысл

определенно был в этом. А в остальном он вел себя безразлично. Была и была.

Нет?! Ну и фиг с ней!

Нет, мать я не простил. И даже не мог понять, неужели было сложно просто

развестись, а не укатить в закат с любовником?!

Я лежал на спине в своей комнате и размышлял о своем крайне тяжелом «бытие»,

как раздался телефонный звонок, тем самым прерывая мои «думы».

«мегера» — высветилось на экране, а мое лицо между тем исказилось неприязнью.

Если и есть в этом мире человек, который бесит меня больше нежели

недоженщина соседка, то это вне всяких сомнений, староста.

Однажды с ней по пьяни переслав, я подписал себе приговор. Теперь эта грымза

пыталась всякий раз мне насолить. Пожалуй, будь я не таким козлом и запомни ее

имя после нашей совместной ночи, то она бы не стала меня отмечать на каждой

паре, однако алкоголь оказался столь крепким, что на утро я нихрена не помнил. И

нынче мне приходилось расплачиваться.

— У аппарата, — принял я вызов.

— Разумовский, — высокомерно проговорила эта горгона. — Ты еще жив?!

Я закатил глаза на её реплику, эта девушка- анаконда, проглотит и не подавиться.

— Вашими молитвами, сударыня! — в тон ей ответил, усмехнувшись.

— Какая досада! — гаркнула. — В общем так, — тотчас же сменился ее голос на

серьезный, — в понедельник, чтоб был как штык в универе. В десять утра мы

принимаем абитуриентов, и, будь добр, без опозданий!

— Я постараюсь, — хмыкнул.

Вероятно, разговор был окончен, так как мегера бросила трубку со словами

«болван».

А я между тем готов был лезть на стену от безысходности. Ко всем прочим