Девочка-беда для Казановы

зная Калинина (он жучара каких поискать!), можно было не волноваться за его

состояние. С ним было, и будет все более ‚чем в порядке. Понес, конечно, убытки,

но несущественные.

По крайней мере не он последнюю неделю разъезжает на автобусах со сварливыми

бабулями и водителем — шумахером, который казалось возит не людей, а дрова.

— Да, я помню, — сипло проговорил я, после чего поспешил откашляться.

— Отлично, — кивнул головой отец, определенно довольный моим ответом. — Ты

знаешь, что нужно делать.

И я знал… Говорить тоже самое, что и на интервью. Не знаю, должна ли в такие

моменты просыпаться совесть, но похоже у меня ее нет. в любом случае я никого

не убил, ничего не украл, меня даже преступником с большой натяжкой можно

назвать. Кроме того, прежде я и в драках не особо был замешан.

Разумеется, когда в школе учился махать кулаками с ребятами, а последний раз

дрался с тем байкером что был между ног у моей бывшей, но при всем при этом

меня вряд ли можно описать как дебошира. Хотя, отец безусловно относился ко

мне как к хулигану и отпетому негодяю, будто я не товар нелегальный покупал, а в

налетах и разбоях участвовал.

— Знаю.

Мать тяжело вздохнула и укоризненно покачала головой, будто в который раз ругая

отца за его отчужденность и суровость. Если бы это еще помогло… Он, как сидел с

каменным лицом, попивая свой кофе, так и остался непробиваемой броней.

Всё оставшееся время до ухода главы «семейства» мы сидели в удручающей

тишине, что впрочем было не ново.

Когда дверь за отцом закрылась, мы будто по негласному договору с мамой

выдохнули и заметно расслабились. У меня оставалось полчаса, прежде чем мне

вновь придется отчалить и трудится на благо института.

— Дань, — тихо и вместе с тем нерешительно раздался голос матери, чем заставил

меня вздрогнуть.

Пожалуй, я был слишком занят самобичеванием, дабы заметить как нервно

подрагивали ее руки.

— Что? — хмуро отозвался.

— Я… — запнулась, опуская глаза в пол. — Я неправильно поступила, оставив

тебя с отцом, но пойми, — умоляюще заглянув мне в глаза прошептала, между тем

притягивая и сжимая мою руку, — я не могла больше так. Это как наваждение. Я

потеряла рассудок, и я бы солгала если бы сказала, что в тот момент была

несчастна.

Что должен чувствовать разочаровавшийся однажды человек, слушая

оправдания?! Жалость? Гнев? Я в таком случае был неправильным человеком,

ведь во мне ничего не дрогнуло.

Должен ли я сейчас кинуться к женщине, которая меня воспитала, с объятиями?! Не

знаю, но одно я знал точно… Всё хорошее может быть перечеркнуто одним

поступком. Сейчас она стоит здесь и оправдывается передо мной, но где была её

поддержка, когда я в ней нуждался?! Полагаю, всю свою заботу в тот момент она

отдавала другому. Вероятно, тому кто делал ее счастливой, а мы с отцом, похоже,

делали ее несчастной.

— Хорошо, — отстранено промолвил.

— Я виновата перед тобой, — взволнованно и поспешно выдавила. — Я должна

была объясниться, когда уезжала, а не просто собрать вещи…

— Всё в порядке, — уже с трудом выдавил я.

Мое горло пересохло, а грудь сдавило так, будто на ней лежала тонна кирпичей. И

эти кирпичи были воспоминаниями.

Нихрена я не в порядке! Ее оправдания не имели смысла и не трогали меня, но

воспоминания другое дело.

Я встал, а затем схватив пиджак быстрым шагом направился на выход. Мне нужен

был воздух.

На улице я поджег сигарету, а затем затянулся, между тем медленным ленивым

шагом направляясь к остановке.

Очередное поганое утро, жизнь определенно преподносит мне урок.

Глава 11

Матильда

«Остановись мгновенье ты прекрасно!» — пронеслось в моей голове, в то время

как я за чашкой вкусного зеленого чая наблюдала за звездами.

Так тихо и безмятежно, что хочется летать. Представить себя птицей и взлететь, не

обращая внимания на мирские заботы. Мне хотелось стать одной из этих ярко

сияющих звезд. Быть свободной и независимой! В детстве папа всегда говорил, что

наша мама- это самая яркая звезда на небе, и как только наступает ночь она всегда

за нами наблюдает.

— А днем? А где она днем? — взирая на него любопытными детскими глазками

спрашивала я, как всегда в нетерпении подпрыгивая.

Тогда папа отвечал, что днем мамочка наблюдает за другими детьми, на другой

стороне планеты. Пожалуй, будь тут кто-то из моих знакомых, они бы просто

рассмеялись, поделись я своими излишне сентиментальными мыслями. Однако

сейчас я была одна и могла себе позволить подобную слабость.

Когда папа уезжал мне становилось особенно одиноко. Полагаю, в такие моменты

просыпалась моя ранимая натура, которая в обычные дни пряталась под ярко

разукрашенной оберткой и излишней уверенностью в себе.

Зачастую мне приходилось изображать эдакую бой-бабу. Не сказать что это была

маска, отнюдь! Большую часть времени я ей и была, но в последнее время что-то

внутри меня заставляло чувствовать себя весьма странно.

Я прекрасно понимала, что в свои годы, целовалась пару раз да и только. И

совершенно не умею заинтересовывать и соблазнять парней. Это для меня, будто

непостижимая наука. Да, я дружила с парнями, находя дружбу с ними интересней,