Надменное лицо Романа в ту секунду выражало поистине искреннее изумление. Наверное, подобной выходки он от меня никак не ожидал.
Всему есть предел в конце концов! Ну и пусть, что потом он это самое ведро в отместку водрузил мне на голову. Ожидаемо было от такого придурка, как он. И в принципе все бы ничего, если б я, находясь внутри этого самого ведра, не разгрохала стекло.
Слыша гневный зов завуча, Дубининой Венеры Львовны, я тряслась как осиновый лист на ветру. Прекрасно осознавая, что не смогу оплатить новое стекло. Сколько бы оно не стоило.
Пока я находилась в шоке от произошедшего, глядя на то, как на пол капает кровь, Беркутов успел, как обычно, заявить, что дверное стекло разбил он. И нет, он не эдакий герой, как вам возможно показалось. Дело в том, что этот парень всегда берет вину на себя. Наверное, дурной репутации ради. За ним тянется такой длинный шлейф из проступков, что просто уму непостижимо…
В кабинете директора медсестра, не обращая внимания на мой отказ, обработала пораненную руку. Я все это время пыталась объяснить присутствующим, что врезалась в стекло, убегая от Беркутова.
Он хохотал и крутил у виска, дескать посмотри на себя, что ты вообще можешь разбить. Мне никто не верил, и это было страсть как обидно. Не хотела я быть должной Роману, ни при каких обстоятельствах. Даже учитывая тот факт, что он действительно причастен к досадной случайности. Ведь из-за того, что на голове у меня было ведро, я и влетела так неудачно.
К разговору привлекли Петра Алексеевича, Элеонору Андреевну и даже уборщицу, являющуюся «свидетелем». Стало известно про совместное наказание, и тут уж деваться было некуда. Беркутов правда так и не дал возможность все объяснить. Вникнуть в то, что произошло между нами у взрослых не получилось.
В итоге, Борис Ефимович Невзоров, собственно директор школы, окончательно потерял звенья той цепочки событий, которую я пыталась озвучить. Прервал мои стенания, попросил всех выйти и оставил в кабинете только нас с Беркутовым. Не впервые мы вот так сидели перед ним. Роман со скучающим видом, закинув ногу на ногу, и раскаявшаяся я — с виноватым выражением лица.
Борис Ефимович сказал, что устал от нашего противостояния, и когда он в очередной раз принялся проводить воспитательную беседу, приводя вполне очевидные аргументы, я и представить не могла, что закончится эта его речь гениальной идеей. Идеей направить нашу неуемную энергию в нужное русло.
Мне вообще это нисколечко не понравилось. Берутов — тоже в восторг не пришел. Фыркая, как взбесившийся еж, он вскочил со стула и заявил, что стекло будет восстановлено, и на этом все.
Я в свою очередь заявила, что за стекло буду отвечать сама. Мы опять начали спорить, и Невзоров, выслушав наш эмоциональный диалог, пришел к выводу, что его затею надо реализовать как можно скорее.
— Станция «Бобрино» — объявляет механический голос.
Я спешно трясу Ульянку. Хватаю сонную сестренку за руку и бегу с ней к выходу.
На улице уже давно темно, народу почти нет.
Страшно. Не люблю я вот так поздно ходить с Ульяной. Всегда переживаю, что в случае чего, не смогу ее защитить, а для меня это — самое страшное на свете.
Петляя меж длинным забором и домами, которые стоят на окраине, мы выходим к знакомой остановке. Последний автобус, судя по часам, должен приехать через пятнадцать минут. На лавке спит пропойца. И, как назло, ни души. Одинокий фонарь освещает территорию, напоминающую пустырь.
Вообще Бобрино — глушь одним словом, но окраина деревни — особенно пугает. Напротив остановки располагается единственный на сегодняшний день функционирующий завод, справа — железнодорожная станция, а по периметру кругом лесополоса.
«Уписаться можно» — непременно прокомментировала бы пейзаж Шевцова. Так-то оно и есть. Не самое приятное местечко.
— Дым страшный, — шепчет Ульянка, показывая пальцем на большую трубу, устремленную в небо.
Я, отслеживающая местоположение принявшего на грудь, на секунду отвлекаюсь. Нервно вскидываю руку и смотрю на часы. Только пять минут прошло.
Мимо проносится автомобиль, оставляя после себя столб пыли. Ульянка кашляет, и я, проклиная идиота, что сидит за рулем, отвожу сестру в сторонку. Но машина, цепляя днищем гравий, сдает задом. И мне это совсем не нравится. Стискиваю покрепче руку Ульяны и бросаю взгляд на дорогу. Автобуса не видно. Людей тоже.
Тревога стремительно разливается по телу, пульс учащается.
Замечаю, что измученная жизнью черная приора в дополнение ко всему, полностью тонирована. И да, я не знаю местных жителей, у которых во владении был бы подобный автомобиль.
Это и пугает…
Глава 7
Переднее стекло опускается вниз, выпуская на улицу орущую из колонок музыку и мужской смех. Я лихорадочно соображаю. Что делать? Убегать? Прятаться в лесополосе? Кричать во все горло?
Пьяница, устроившийся на лавке, ругается матом, явно недовольный тем, что его разбудили. Лыка не вяжет. Мне он поможет вряд ли…
Вздрагиваю, когда открывается водительская дверца. Ульяна сжимает мою ладонь. Боится. И я, если честно, тоже. До адовой дрожи в коленях.