— Ну уж, куда мне, — ехидничает Аверин, с еще большим энтузиазмом подкидывая статуэтку. — Рома — богатый, привлекательный, спортсмен. А тебе, Ален? Ну так, чисто женский взгляд, если отбросить вашу вражду, он бы тебе понравился?
Я, которая наконец-то поднесла в этот момент какао ко рту, от неожиданности его роняю. Да, в лучших традициях немого кино, рука дрожит, и фарфоровая кружка стремительно падает на пол. Я с ужасом наблюдаю, как по персидскому ковру расползается огромное коричневое пятно.
— Ой, — прижимаю ладонь ко рту, поднимаю чашку. Еще и треснула…
— Ален, ну как же так! — хватается за голову Князев.
— Твою ж… — Паша, то ли от шока, то ли от невнимательности, тоже, не успевает поймать несчастную статуэтку, и она летит на пол. С треском разбивается.
— Ой, — вторит он мне.
На Данилу страшно смотреть. В глазах такой ужас, что становится не по себе. Натворили мы делов…
— Дааань…
Тот молча подрывается с места и куда-то убегает. В этот же момент я опускаюсь на колени и беспомощно смотрю на испорченный ковер.
Кошмар. Криворукие…
Апогеем нашего вечернего заседательства является появление в гостиной хрупкой женщины. Она замирает в арке и смотрит на нас внимательным взглядом.
— Здрасьте! — здоровается с ней Паша и неуклюже топчется на месте.
— Добрый вечер, Ярослава Иосифовна, — не своим голосом приветствую ее я.
— ДАНЕЧКА! — кричит она спустя минуту гнетущей тишины.
Князев появляется с тряпкой и очищающим средством в руках.
— Мам? — нервно сглатывает.
— ДАНЕЧКА, что с нашим персидским ковром? — тоненьким голосом интересуется она.
— Мам, все уберу, ладно? — присаживается на пол и начинает орудовать средством.
— Лучше убери отсюда своих «друзей»! — спокойно изрекает она. — Да поживее. Отец будет с минуту на минуту, а тут такое!
Она театрально вздыхает и в ужасе обхватывает лицо, когда замечает на полу осколки.
— Мой китайский слон удачи! — хватается за сердце.
— Я… эээ, куплю вам нового слона, — мямлит Паша.
— Дорогая, что за шум?
А это уже явилось светило медицины. Папа Дани. Осматривает место происшествия и потирает лоб, на котором залегли глубокие морщины.
«Наверное, потому что он очень много думает» — ни к месту проскакивает в голове дурацкая мысль.
— Веня, Веня, ты посмотри какой кошмар! — тяжело дыша, сообщает она. — Варвары! Варвары!
— Дань, давай помогу, — прошу я.
Чувство вины меня грызет. Ну вот как так вышло! Растяпа, какая растяпа!
Он раздраженно убирает мои руки.
— Так, молодежь, марш на выход, — командует Вениамин Игоревич.
Дважды повторять не приходится. Мы с Пашей будто того и ждали.
— Извините, пожалуйста, я не хотела, — потупив взгляд, обращаюсь к ним прежде, чем скрыться в коридоре.
Очень неприятная ситуация. Очень…
— Не уходите, — ворчит Данька. — Я провожу.
Но мы с Авериным уже на лыжах. Я ныряю в ботинки и накидываю куртку, следом за Пашкой выхожу за дверь. Только когда она закрывается за нашими спинами, начинаю нормально дышать.
— Во попали! — комментирует Аверин, глупо улыбаясь.
— Кому попадет, так это Даньке, — натягивая шапку, мрачно говорю я.
Шумно становится за дверью. Ярослава Иосифовна отчитывает сына.
— Не стоило нам сюда приходить, — расстроенно вздыхаю я.
— Ой, та, — в очередной раз отмахивается Паша. Иногда я завидую этой его манере с легкостью относиться к любой ситуации.
— Неудобно вышло…
— Ален, ну с кем не бывает! Они просто притрухнутые на всю голову. Помешанные на этом своем фарфоре.
— Даня, вернись. Даня, куда ты? — слышим мы взволнованный голос Ярославы Иосифовны, взлетевший еще на октаву вверх.
— Друзей провожу! — пыхтит он в ответ.
— Друзей… Тоже нашел. Оборванцев в дом привел! А если бы утащили что-то? — гневается она.
Мы с Авериным переглядываемся.
— Мам…
— Что мам? Мне не нравится эта девчонка! Она из неблагополучной семьи! Вдруг зараза у нее какая, а ты ее в дом притащил!
— Ну мам! Тише ты!
— Из кружек наших трапезничал с ней! Неизвестно, чем она болеть может! А вдруг СПИД или еще чего? Она распутница поди?! Не вздумай с ней!
— Мам, она…
— Оборванка и голодранка, вот кто! Знаю я таких! Тебе ее жалко, что ли, сынок? Так давай щенка лучше беспородного заведем.
Отталкиваюсь от стены, покрашенной в пастельные тона. Не хочу больше это слушать.
— Ален…
— До завтра, Паш.
Пока спускаюсь по лестнице, в голове крутятся слова мамы Дани.
Оборванка.
Голодранка.
Вдруг зараза у нее какая!
СПИД.
Распутница.
Тебе ее жалко, что ли, сынок?
Давай беспородного щенка заведем.
Выбегаю на улицу. Ветер тут же подхватывает шарф и хлещет им меня по лицу. Не знаю, отчего так больно. Обидно, досадно и горько. Почему люди так жестоки? Они ведь совсем меня не знают!
И снова слезы застилают глаза. Ковыляю вдоль проспекта и думаю о том, что мне никогда не выбраться из болота, именуемого моим существованием.
Никогда…
Глава 25