Девочка-лед (СИ)

Странное дело, идти в школу после той ужасной ночи в лесу было намного легче, чем сейчас. Получается, что встреча с Романом для меня страшнее, чем с кучкой отморозков, решивших «поиграть» в свое удовольствие. Где логика, Ляль? Не понятно… Но случившееся между мной и Беркутовым, по какому-то нелепому стечению обстоятельств, не отпускает меня весь день и всю ночь.

Все мысли крутятся вокруг кабинета математики, да только с царицей наук воспоминания мои связаны едва ли… Мозг лихорадочно анализирует действия Беркутова. Зачем ему вообще понадобилось меня целовать? Только издевательства ради полагаю… Решил меня заткнуть таким вот… отвратительным способом, чтобы в очередной раз унизить и морально раздавить.

А так ли отвратительно было?

Наутро я совсем разбита. В довершение к этому, мои колени позорно дрожат, сердце нещадно ухает в груди, уши закладывает. Я трясусь так, будто на публичную казнь иду. С опаской кручу головой по сторонам, выискивая глазами своего Мучителя, но демона нигде нет. И это очень пугает. Меня не покидает ощущение, что он вот-вот появится и начнет надо мной издеваться. Обязательно ведь пристанет с вопросами!

Каково же мое удивление, когда ни в коридорах школы, ни в классе, я его не обнаруживаю. Правда вздохнуть с облегчением не могу еще целых два урока. Ровно до тех пор, пока не слышу обрывки разговора Ники Грановской и ее подруги Полины Чередовой.

Ника, тяжко вздыхая, сообщает, что ее парень уехал со сборной в Тулу, на юношеский чемпионат по рукопашному бою. Неделю его не будет минимум, а может, и больше. И это прямо бальзам на душу, честно говоря. От радости я чуть ли не в ладоши хлопаю. Хочется ламбаду станцевать. Гора с плеч. Градус настроения стремительно поднимается в плюс.

После химии меня в коридоре ловит Данька. Виновато потупив взгляд, просит прощения за слова своей матери.

— И как много ты слышала? — интересуется, разглядывая пол.

— Все, Дань. Я слышала все… и Паша.

— А… вот оно что, — хмыкает.

Топчется на месте с минуту. Чешет затылок.

— Ты прости ее, она это не со зла, — жмет плечом. — Ладно?

— Понимаю, твоя мама переживает, что ты в дурную компанию попал, — поправляя на плече рюкзак, отвечаю я ему. — Только Дань, обзывать меня последними словами зачем?

Князев убирает руки в карманы и ковыряет носком ботинка разбитую плитку. Удивительно, что еще не починили. Такие недочеты в стенах этой школы не допустимы.

— Ален… Я ей вчера объяснил, что ты не такая, что ты хорошая. Самая лучшая.

Я склоняю голову чуть влево, а Князев, наконец, поднимает на меня глаза.

— Ковер и слон этот еще… Разозлили вы ее.

— Потому мы и не хотели к тебе в гости, — вздыхаю я, качая головой.

— Ален, — он берет меня за руку. — Не обижайся, хорошо? Ты же добрая и все понимаешь. В конце концов, я-то не причем, а ты вон даже трубку вчера не взяла.

И он еще удивляется почему.

— А я звонил, между прочим, два раза! — подчеркивает недовольно.

— Я не слышала, извини.

— Не злишься? Мир? — уточняет нетерпеливо, будто стараясь побыстрее свернуть этот неудобный диалог.

Я молчу.

— Ну Аленкин, — сжимает мои пальцы и улыбается.

— Я с тобой и не ссорилась…

— Ален, ну серьезно, — канючит он.

— Дань, нормально все, правда. Я не в обиде на тебя.

И все-таки лгу.

— Ну и отлично. Я тоже не думаю, что стоит устраивать трагедию из-за этого.

— Да уж действительно, — мой голос сочится грустным сарказмом, но Князев, похоже, не замечает.

— Ты же сама понимаешь, почему мать так резко о тебе высказывается. Все-таки слухи всегда бегут впереди нас…

— Мне пора на английский, Дань. Увидимся. Паше привет.

Я довольно резко выдергиваю руку и разворачиваюсь. На душе остается неприятный осадок после этого нашего разговора.

Один урок сменяет другой. Мне удается отвлечься от навязчивых мыслей, которые я прогоняю из своей головы весь день, стараясь по максимуму забить ее чем-то полезным.

Мне всегда нравилось учиться. Вот и сейчас есть желание закончить одиннадцатый класс на отлично, сдать единый государственный экзамен на высокий балл, а дальше уже думать. О будущем. О светлом будущем, возможно…

Подбадриваю себя фантазиями на этот счет, и даже ненавистная алгебра не кажется сегодня такой уж отвратительной. Может, потому что в спину мне не прилетают колкие комментарии нашего отсутствующего Пифагора. Вот эту задачку про трех поросят он, несомненно, без внимания не оставил бы, да и по моим скупым способностям к математике прошелся бы «асфальтоукладчиком».

Я опять стою у доски, решаю-мучаю очередную задачу. Долго и муторно, как обычно. Элеонора Андреевна не спешит мне помогать. Сидит себе ворчит под нос и заполняет электронный журнал, с которым у нее извечные проблемы. Благо в какой-то момент звенит спасительный звонок. Звонок с последнего урока.

— Дома разобрать и решить до конца, — бросает она коротко.

Грановская, проходя мимо, грубо толкает меня плечом.

— Сорян, — притворно виноватым тоном произносит она. — Не заметила тебя, мышь.

Хохочет на пару с Чередовой.

Иду до своей парты и закатываю глаза. Глупые одноклеточные.

Медленно собираю свои вещи, пока одноклассники с шумом и гамом покидают кабинет.