Девочка по имени Зверёк

– Ага! – обрадованно подхватила Гюльнара. – Целое состояние… О, Аллах! Серебряное колечко! Я чуть не сошла с ума от зависти! Как удалось тебе, о прекрасная, о несравненная моя Биби, так усладить нашего луноликого господина? Ответь мне, о рахат на устах моих! О музыка души моей, открой мне свой секрет!

Гюльнара притворно-умоляюще сложила руки и простерла их к Биби. Все уже хохотали навзрыд, но толстушке и этого показалось мало:

– А вы с Сулеймой и этого не получили! Ничего не получили, я точно знаю!

Мгновенно наступила мертвая тишина. Сулейма надменно молчала, а побледневшая Гюльнара, подойдя вплотную к Биби, прошипела ей в лицо, медленно и внятно, так что слышно было каждое слово:

– Господин перекупил нас. И тебе это известно. Видишь, ты нас обидела напрасно. Напрасно, Биби!

Аиша тихо произнесла для одной Шакиры:

– Воистину, напрасно! Особенно – Сулейму! Биби думает, что умно ответила, и дело с концом, но Сулейма найдет, как отомстить. Бедная Биби!

* * *

Господин отсутствовал уже с месяц. В гареме знали немного: опять какие-то военные дела, политические проблемы… Господин любил воевать, у него был большой, хорошо обученный отряд конницы, а армии халифа так нужно подкрепление! Аббасиды опять боятся потерять власть: народные волнения, заговоры знати – мужской мир, мужские дела!

Впрочем, хозяина ждали каждый день, каждый час…

Первые признаки странного недомогания Шакира почувствовала еще ночью. Сквозь сон поняла, что с нею происходит что-то странное. Тихо села на постели и прислушалась к себе: ныло в животе, сильно болела голова, слегка тошнило.

«Может, я перегрелась на солнце? – подумала Шакира. – Вчера очень долго играли в мяч, а потом я пила много воды. Очень сильная жажда мучила весь вечер! Нет, это не солнце. Плохая вода? Но почему плохо мне одной?!» Подышала глубоко – боль унялась немного, и Шакира опять прилегла и от слабости задремала.

Проснулась оттого, что Аиша трясла ее за плечо:

– Шакира! Шакира, проснись немедленно! Ты так страшно стонешь во сне! Проснись же! Да что же это такое!

Мучительно хотелось спать. Во рту все пересохло и склеилось, и говорить Шакира не могла. Лишь просипела:

– Аиша… дай… воды…

И снова стала проваливаться в сон. Во сне, вязком и горьком на вкус, она видела, что тонет в какой-то зеленой жиже, та заливает ей рот, забивается в нос, не дает дышать. Поверх этой отвратительной жидкой зелени, над головой Шакиры, суетливо носилась огромная невиданная птица и высоким девичьим голосом надрывно кричала:

– Хафиз! Хафиз! Хафиз!

Неожиданно птица устремилась прямо к Шакире, страшно бросилась ей в лицо и – обернулась Аишей!

– Ее тошнит, Хафиз! И я не могу ее разбудить!

На мгновение Шакира очнулась и, увидев склоненное над ней лицо главного евнуха, страшно испугалась и торопливо заговорила. Ей казалось, что она кричит изо всех сил, но голос был едва слышен:

– Это не я, Хафиз! Я не травилась! Я не убивала себя!!!

– Говори, что ты чувствуешь?

– Я… мне плохо… Больно вот здесь и здесь, – она показала на гортань и живот в подреберье, – и еще очень тошнит. Но я не хотела себя убить, поверь мне, Хафиз! Ты веришь мне? Скажи господину, умоляю тебя, что я себя не убивала!

– Хорошо, хорошо. Какой привкус во рту? Да отвечай же, иначе я не успею!

– Не знаю… противно… ореховый. И сладко как-то… Хафиз, я не…

– Замолчи сейчас же. Сколько раз тебя вырвало?

Ответила Аиша:

– Один раз во сне, и я повернула ее на бок. Другой раз – при тебе.

– Так, и оба раза – с зеленью и кровью, – проговорил Хафиз, оглядев одежду Шакиры, и, больше не размышляя, подхватил ее на руки.

Она впала в странное забытье и лишь по временам, как во вспышках молний ночной грозы, отмечала некоторые детали происходящего.

Вот Хафиз несется с нею на руках по коридорам и галереям, вот мешком перекидывает через седло своей лошади, вот они мчатся куда-то, где уже не шумят улицы и базары Багдада… Тишина и свист сухого ветра.

«Я не сам выбирал себе удел, жрец!»

«Тебя никто никогда не учил, солдат!»

– Меня учили читать и писать, Хафиз!

– Бред. Это бред.

В полуденном зное плывут и плывут знамена… Маслянистый от жары воздух растапливает статуи богов, и их лица колеблются, постепенно теряя очертания… Солнце немилосердно печет голову, и от безумной жажды внутри все горит! Причудливый сон (или видение?) переплетается, смешивается, сплавляется с явью.

– Хафиз, пить…

– Потерпи.

«Выбери сам орудие возмездия, солдат!» И – резкая боль в боку!

– Хафиз, я не выбирала никакого орудия возмездия! Больно… В животе больно! Но я не убивала себя! Скажи моему господину!!!

– Да уймись же, замолчи! Ты бредишь!