Девочка в красном пальто

Да, это очень похоже на папу. Я откидываюсь на сиденье, ужасно клонит в сон, но я стараюсь не засыпать. У меня только одна мысль – больше всего на свете я хочу оказаться дома с мамой, и чтобы все было, как прежде. Чтобы не было этой дурацкой сказки про фею, которая должна заслужить себе крылышки. И даже встречи с настоящей писательницей. Где они, все эти феи и писатели, теперь, когда человеку нужна помощь? Нету их. А если бы я оказалась снова с мамой и все было бы хорошо, то я бы никогда-никогда больше не отходила от нее ни на шаг. Я была бы с ней всегда. Держала бы ее за руку. И даже за забор во дворе не выглядывала бы. Никогда.

13

Едем мы очень долго. Наступает ночь, за окнами машины становится темно. Я так устала, что засыпаю.

Когда просыпаюсь и вижу ветровое стекло автомобиля, мне кажется на мгновение, что я смотрю в большой телевизор с разбитым экраном, через него смутное изображение пытается проникнуть по эту сторону.

– Ты заснула, малышка Кармел.

Я поворачиваю голову, дедушкины руки крепко держат руль, как будто он не вел машину все это время, пока я спала. Я не удивляюсь, когда вижу его, потому что я ничего не забыла во сне, хотя и могла бы. Но почему-то у меня бегут мурашки по спине, наверное, это от того, как он произносит «малышка».

– Это замечательно, милая, что ты поспала. Сон – это прекрасно. Он поможет тебе справиться с тем потрясением, которое ты пережила. – Голос у него снова добрый, и я решаю, что просто он, наверное, из тех людей, которые не привыкли общаться с детьми – как папина подружка, например, – поэтому его слова звучат как-то неискренно и натянуто, что ли.

Он, похоже, совсем не устал. Так и пышет энергией. Мама говорила мне как-то, что такое бывает, если долго не спать. Усталость проходит, и наступает такой… подъем сил.

Я сижу в мягком кресле, которое успела нагреть за это время.

– Тут очень темно. – Я пытаюсь разглядеть, где мы едем.

– Я выбрал трассу В. Она как-то повеселее, – отвечает он.

Я не понимаю, чего тут веселого может быть, когда за окном полная темень и вообще ничего не видно, только трава – ее освещают фары – хлещет по колесам. Дедушка начинает напевать:

– Я выберу трассу В, а ты не станешь возражать, – и смеется своей песне так, словно придумал что-то очень умное.

– Подпевай, Кармел, я научу тебя словам. «Я выберу трассу В, а ты не станешь возражать…»[1]

– Нет, спасибо.

Он крепче сжимает руль и снова смеется.

– Это было бы весело. Когда поешь дуэтом – путь кажется короче.

– Нет, спасибо, – я изо всех сил стараюсь быть вежливой, но что делать – мне совсем не хочется петь его песню. Не такое у меня настроение.

Он все уговаривает и уговаривает меня, потом, наконец, сдается.

– Уже недалеко.

Я вглядываюсь в темноту, как кошка, и начинаю различать очертания черных холмов. Это похоже на сельскую местность, только без единого дома.

– Я думала, ты живешь в Лондоне, – говорю я.

– Ну… понимаешь, Кармел. Дело в том… дело в том, что мы жили в Лондоне. Но после смерти твоей бабушки я не смог там оставаться. Потом я встретил Дороти, она настоящее сокровище, и мы поселились в Уэльсе. В ожидании попутного ветра, который забросит нас куда-нибудь еще.

– Бабушка умерла? – Я подскакиваю. – Когда она умерла?

– Несколько лет тому назад. Разве мама не говорила тебе, милая? – Он укоризненно качает головой, как будто осуждает маму за то, что скрыла это от меня.

– Ну, может, и говорила. – Я хочу защитить маму и делаю вид, что не помню точно, говорила она или нет.

– Я думаю, ты бы запомнила, Кармел, – отвечает он, и он, конечно, прав.

Я прихожу к выводу, что невозможно по-настоящему горевать из-за смерти совершенно незнакомого человека, даже если это собственная бабушка. Но очень уж странно выходит, что мама об этом ничего не сказала. Очень хочется спросить, почему они с мамой поссорились, но боюсь, что это будет очень невежливо с моей стороны. Потом мне приходит в голову мысль, что мама никогда ни с кем не ссорится без причины, поэтому решаю держать с ним ухо востро и внимательней присмотреться к нему – тогда, может, сама пойму, в чем дело.

Я ужасно устала, глаза щиплет, как будто в них насыпали песка, но все равно я ни на минуту не могу забыть о маме.

– Можно еще раз позвонить в больницу и узнать, как там мама?

– Уже очень поздно. Персонал спит, потому что сейчас глубокая ночь.

– Правда?

– Угу. Мы позвоним утром, и, даст бог, нам сообщат хорошие новости. Ну вот, мы почти приехали.

Мы все едем и едем, взбираемся на холмы и петляем среди них, и я слышу, как ветер колотит в машину.

– Вот и приехали, – говорит он, и фары освещают самые высокие железные ворота в мире.

– Значит, ты живешь здесь?

Место какое-то пугающее, но я не хочу это говорить вслух.

– Да, временно. Дом выглядит огромным, но мы, Кармел, снимаем только маленький уголок. Остальное пустует.

– Понятно, – выдавливаю я.