Девочка в красном пальто

Мы повернули еще раз – и тут увидели ее, за изгибом живой изгороди. Луч фонаря выхватил ее красные ноги, торчавшие из-под деревьев. Я протянула обе руки и вытащила ее. Ее тело было податливым и теплым, я сразу поняла, что она спит. Я положила ее на колени, баюкала и повторяла: «Спасибо вам. Спасибо вам. Спасибо». Мужчина с улыбкой смотрел на нас, а я улыбалась ему в ответ и крепко обнимала ее, родную и теплую.

Сколько раз за день я прошла этот лабиринт! И даже после того, как мы вернулись домой и легли под одеяла, мне приснилось, что я снова хожу по лабиринту. Описываю зигзаг за зигзагом, поворот за поворотом. Иногда кролик убегает прочь, а иногда замирает посреди дорожки и внимательно смотрит на меня, подергивая носом.

4

Мне нравится играть в саду одной, устраивать там обеды. Чуть пониже растет дерево – у него такие ветки, что если ободрать кору, то получается очень похоже на курятину, белую такую, разваренную. А еще можно сделать из веток ножи и вилки, и тогда я могу устроить настоящий обед. Правда, там за много лет нападало очень много старых листьев – черных таких, скользких, – но я отгребаю их в сторонку, расчищаю себе кусочек на траве.

Тут я совсем-совсем как в укрытии! Вокруг сада тянется каменная стена; чтобы выглянуть из-за нее, мне нужно встать на цыпочки. За стеной начинаются поля, а домов там совсем мало. Но дым из труб хорошо видно, даже из самых дальних. Вообще видно далеко вокруг, потому что Норфолк плоский, как блин, – так говорит мама.

Когда я играю, пролетают две большие белые птицы – они летят рядом. Одна чуточку впереди, как будто она главная. Шеи у них повернуты вправо, летят они очень низко, крыльями машут медленно, как будто им трудно удерживать себя в воздухе. Что с ними, интересно знать. Я карабкаюсь на стену, чтобы получше разглядеть их. Они пролетают прямо над моей головой, и я не могу удержаться от смеха, когда вижу, как трясутся их толстые пузики и смешно болтаются красные лапки, совсем ненужные, когда летишь.

Я поворачиваюсь и замечаю мамино лицо в окне. Она пытается отскочить в сторону, но уже поздно. Я успела заметить, что она следит за мной: на месте ли я, она так делает все время после лабиринта. Чуть погодя она выходит из задней двери в пальто как ни в чем не бывало, как будто я не видела, что она подглядывает. Она улыбается особенной улыбкой – так люди улыбаются, когда хотят задобрить тебя.

– Что такое, Кармел?

– Что такое, Кармел, что такое, Кармел. – Я передразниваю ее, но так, чтобы она не слышала. Мне становится стыдно, потому что улыбка у нее немного жалкая. И к тому же очень хочется рассказать ей про птиц.

– Это были гуси, – говорит она.

– Снежные гуси или те гуси, которых Элис готовит на Рождество?

– Все равно. Ты, наверное, видела семейную пару, гуся и гусыню. Гуси – верные спутники.

Я чего-то не понимаю, приходится переспросить:

– Как это – верные спутники?..

– Это значит, что, поженившись, они остаются вместе до самой смерти.

Ага, не то что вы с папой. Конечно, я не говорю это вслух, хотя она опять начинает злить меня – присаживается на корточки, делает вид, что играет с листиками-тарелками – потому что не хочет уходить в дом и оставлять меня одну. Она вертит в руках прутики, которые я положила вместо ножей и вилок, короче – устраивает полный беспорядок. Вот ее коричневый ботинок опустился на тарелку и раздавил ее – ну да, она же ничего не понимает, думает, что это просто лист.

Я вздыхаю, сажусь на колени и пытаюсь навести на столе хоть какой-то порядок. Тогда она говорит:

– Кармел, ты промочишь брюки.

Она гладит меня по голове, и ее рука кажется мне очень тяжелой, мне хочется, чтобы она убрала ее, но я молчу. Я просто аккуратно раскладываю кусочки курицы обратно по тарелкам и жду, когда же она уйдет.

Наконец-то она уходит. Но мне от этого не легче – я чувствую себя гадкой, ведь она, наверное, хотела как лучше, думала – вот, поиграю с дочерью. От этой мысли в животе становится тяжело и противно, словно я проглотила камень, и меня тошнит. После лабиринта я часто чувствую себя гадкой. На прошлой неделе мы ходили в «Макдоналдс». Я была сама не своя от радости, потому что мы взяли Сару. Ее мама чудесно пахнет, и их дом тоже, и еще ее мама носит самые потрясающие туфли с золотыми звездочками. Мы сидели в «Макдоналдсе», и мы с Сарой смеялись над какой-то чепухой, но мама была начеку и подслушивала. Ясное дело, она делала вид, что не слушает, но она смотрела на меня, не поворачивая головы, краем глаза, как шпион. И тут мне пришла в голову ужасно гадкая мысль, от которой макфлури, которое я только что съела, превратилось в камень. Я подумала – как хорошо, если бы мама Сары была моей мамой, а я была сестрой Сары, и мы бы жили в их теплом домике в городе, и, может, тогда бы я знала хоть немножко покоя.

Мы проводили Сару и возвращались к себе домой на автобусе, а я все еще чувствовала себя ужасно мерзко. Я думала – а может, она вовсе и не шпионила, может, я все это придумала, а на самом деле мне просто хотелось побыть вдвоем с Сарой, как будто мы уже взрослые, и я сказала: