Читаем Девочка⁰ полностью

Я набрал полную ванну теплой воды, залил ее клубничным гелем для душа и погрузился в мыльную пену, как в мягкое облако. Сразу стало сонливо и спокойно.

Когда приоткрылась дверь, я вздрогнул и погрузился глубже, прячась в пену до самого подбородка. Через узкую дверную щель просунулась Ромина рука: она кинула полотенце на стиральную машину и спряталась обратно.

– Спасибо!.. – несмело крикнул я.

Одевшись в последнюю чистую одежду, которая была у меня при себе, и завернувшись в полотенце, я вышел из ванной. Со стороны кухни доносился разговор – тихий, словно говорили вполголоса. Мягко наступая на старый паркет (я старался не шуметь и быть незаметным, чтобы не напрягать Рому своим присутствием), я двинулся в сторону кухни – хотел предупредить Гордея, что помылся и собираюсь вернуться обратно на чердак.

Я осторожно выглянул из-за угла – ребята разговаривали возле окна, и оттого я видел только их темные силуэты. Гордей стоял, облокотившись на подоконник, и смотрел в пол, а Рома рядом с ним, но прижавшись к подоконнику правым боком. Я не слышал, что они обсуждают, до меня доносились только невнятные, но настойчивые, даже напряженные фразы – будто бы шла ссора, которую они старались от меня утаить.

Смутившись своего шпионства, я уже хотел было выйти из-за угла и войти в кухню, как вдруг Рома резко приблизился к Гордею и поцеловал в губы, затыкая его на полуслове. От этого зрелища я замер на месте, не решаясь пошевелиться. Из оцепенения меня вывел Гордей: он оттолкнул от себя Рому, и тот, отшатнувшись, стукнулся о приоткрытую створку окна. Этот глухой звук заставил меня опомниться; я попятился: назад, назад, назад, – а затем побежал и сел на диване в гостиной, будто ничего не видел. Дай я им понять, что все видел, это вынудило бы Рому искать оправдания, объясняться со мной, а я не хотел слушать никаких оправданий. Не хотел видеть его в таком неловком, таком уязвимом положении.

Гордей, видимо услышав мой топот, вышел в гостиную и уточнил, закончил ли я. Я кивнул.

– Пойдем, – коротко сказал он и отправился в прихожую.

Пока мы обувались, я старался украдкой заглянуть брату в лицо и понять, что же только что произошло. Рома признался ему в любви, а Гордей его отверг? Жестоко, но вполне похоже на Гордея. Я подумал: как хорошо, что Рома меня не толкнул, когда я точно так же попытался поцеловать его.

А что, если это было не отвержение, а ссора? Что, если они встречаются и то, что я видел, – какая-то возникшая между ними недомолвка? Это будет означать, что Гордей – гей, а такое уж совсем никуда не годится. Папа не поймет. Это даже хуже, чем быть художником или управляющим.

Хотя, может, есть еще какое-то объяснение? Хорошо было бы придумать такой вариант, в котором никто из них не гей, и поверить в него. Но в голову ничего не шло… Как ни крути, а Рома все равно выглядит достаточно странновато. Полез целоваться к моему брату – ну что за фигня?

Мы с Гордеем уже вернулись на крышу, а я все думал об этом, прокручивая разные сценарии в голове. Не только о случившемся сейчас, но и в прошлом. Получается, что не надо было говорить Роме, что я не мальчик, надо было все так и оставить, ему бы это больше понравилось. Но кто ж знал? Дурацкая у меня жизнь: сначала в пятом классе Ваня отшил меня, потому что он не голубой, а теперь вот Рома – потому что голубой.

Я поглядывал на Гордея, который, вытащив свой матрас на крышу, разлегся прямо под солнцем, и думал, что он совсем не похож на гея. С другой стороны, я ни разу не видел геев, а потому не мог быть уверен в этом на сто процентов, просто мне всегда казалось, что геев должно что-то выдавать. Вот хотя бы как меня – по мне видно, что я девочка в нулевой степени, и ничего с этим не поделаешь. Любой, кто на меня посмотрит, поймет, что со мной что-то не так, может, я, как мама и говорила, болен трансвестизмом, может, это правда. А Гордей – мальчик в десятой степени и всегда таким был. Да и Рома, в общем-то, тоже. Но как ни старался, я не мог придумать ни одной причины, по которой можно было бы отнять степень хотя бы у одного из них.

Мысли мои были прерваны сильным ударом в дверцу люка – били снизу, чем-то тяжелым и металлическим. Звук был такой, будто неподалеку разорвалась петарда, и мы с Гордеем одновременно вздрогнули. Потом, не сговариваясь, вскочили и вместе с матрасом проскользнули на чердак, забившись в самую глубь – там валялись ненужные коробки и доски. Мы спрятались между ними, стараясь слиться с обстановкой.

В люк снова ударили, а затем мы услышали глухой мужской голос:

– Надо ломать, наверное…

Полминуты тишины, и по люку начали без перерыва долбить чем-то тяжелым. Я закрыл уши, стараясь спрятаться от этого давящего стука. Гордей, лежавший за грудой коробок недалеко от меня, мягко коснулся моей руки.

Мы услышали, как дверцу выбили, затем – осторожные шаги.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дни нашей жизни

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза