Девушка без имени

Она не могла объяснить, откуда взялось это вязкое оцепенение, охватившее ее и не позволяющее ни действовать, ни думать. Это было похоже на болезнь, что-то вроде гриппа, когда температура сжимает тело в объятиях и хочется просто лежать — без мыслей, без эмоций, просто понимая, что внутри идет невидимая, но очень важная борьба, и надо всего лишь дождаться ее финала. И Алита лежала на кровати, запретив горничным входить в комнату, и думала не о муже и не о Лефевре — о Никитосе. Она и сама не знала, почему вдруг взялась перебирать фрагменты прошлого, старые открытки, сложенные в шкатулку и убранные в шкаф. Вот они едут по грибы, смеясь и разговаривая о пустяках, вот загорают на берегу маленькой речушки, вот наряжают елку — а ведь это прошлый новый год, и Алита тогда наивно верила, что скоро все изменится к лучшему.

Лучше не стало. События всегда развиваются от плохого к худшему, и попутный ветер никогда не начинает дуть в минуты отчаяния.

Рекиген прислал телеграмму, сообщая, что приедет во дворец около пяти вечера и что невероятно соскучился по любимой супруге. Алита несколько раз перечитала убористые строчки на официальном желтом бланке и подумала, что у нее еще есть время, чтобы окончательно прийти в себя и снова изображать нежную любовь. Другой вопрос, чего это теперь ей будет стоить…

В дверь постучали, и Алита услышала голос своей горничной:

— Ваше высочество! Посылка от государя!

Пришлось подняться и открыть дверь: девушка с поклоном передала Алите коробку, обтянутую грубым жгутом и запечатанную личной печатью Ахонсо. Отпустив горничную, Алита вскрыла посылку и обнаружила в ней грубый тяжелый кусок разрыв-камня. На сопроводительном листке был написан номер — двадцать один. Алита пожала плечами: зачем его величеству посылать ей артефакт для перемещения в пространстве?

Впрочем, задавать вопросы было некому, и Алита решила, что лучше все-таки взять себя в руки и заняться насущными делами, тем более, их всегда хватало. Отправив коробку с разрыв-камнем в ящик стола, Алита погрузилась в свою деловую переписку и проверку личных счетов, и неожиданно работа настолько увлекла ее, что девушка оторвалась от бумаг только после полудня, когда в дверь застучали, громко и нервно.

— Ваше высочество! Ваше высочество, откройте! Беда! — Алита узнала голос Виаты, своей первой фрейлины: девушка явно плакала. — Беда!

Алита бросилась к дверям так стремительно, что едва не упала, зацепившись за какую-то складку ковра. Виата действительно рыдала, прижимая к глазам скомканный голубой платочек, и это — слезы девушки, нервный жест, дрожащие плечи — было словно удар по голове: Алита растерянно застыла на пороге, и в памяти нервно всплывало — беда? Государь? Рекиген?

— Что..? — только и смогла прошептать она. Виата прерывисто вздохнула и выпалила:

— Его высочество Рекиген… Поезд сошел с рельсов… Принц тяжело ранен.

Сперва Алита не почувствовала ничего, кроме отстраненного и холодного понимания: это только ее вина. Она изменила мужу, и это наказание за ее грех. Впрочем, эта мысль тотчас же исчезла, смытая волной подступающей истерики; приложив титанические усилия, чтобы не разрыдаться в голос, Алита стиснула руку фрейлины и со спокойной твердостью сказала:

— Виата, мы должны быть сильными. Где принц?

Некоторое время девушка всхлипывала, испуганно глядя на Алиту и давясь словами. Алита сжала пальцы на кисти фрейлины и повторила:

— Виата, где Рекиген? — и только тогда поняла, что тоже плачет. Фрейлина зажмурилась и ответила:

— Его везут во дворец, в больничное крыло. Там…

Алита кивнула и внезапно с невероятной, резкой ясностью осознала, что ей уже не страшно и не горько. Если Рекиген умрет, то это будет идеальным вариантом для всех. Первой мыслью было: «И поделом..!», а потом пришла вторая: «Господи, в кого я превратилась…».

— Все будет хорошо, — уверенно сказала Алита. — Но подготовьте для меня траур.

* * *

Алита увидела мужа поздно вечером, почти ночью, когда врачи закончили свою работу и разрешили ей войти в палату. Сделав несколько шагов к белой койке, на которой лежало человеческое тело, Алита внезапно споткнулась, словно налетела на невидимую преграду — человек на койке не мог иметь отношения к Рекигену. Это был кто-то другой: Алита смотрела на бледное осунувшееся лицо, на забинтованную голову, на слишком длинные руки, безвольно лежавшие поверх одеяла, и не могла поверить в то, что это Рекиген. Хотя… вот владыческая татуировка чуть ниже левой ключицы, вот знакомый шрам на руке, а уж форму ушей-то точно не подделать. Эта двойственность была чересчур болезненной и жуткой; Алита поняла, что падает в обморок тогда, когда врач подхватил ее и негромко произнес:

— Тише, тише, ваше высочество. Держитесь.

— Он… — начала было Алита и не закончила фразы. Ей казалось, что она не переживает по-настоящему, а просто продолжает игру, к которой уже успела привыкнуть. Любящая жена должна падать в обморок возле умирающего мужа. Так положено, и это тоже было жутким. Ненастоящим.