– Журналисты эту версию действительно отмели, но знаешь, кто не отмахнулся? – Он сделал эффектную паузу, заставив меня подождать. – Твоя мать.
Я отпрянула, словно он наступал. Хотя Натан не двинулся.
– Ты знал мою мать?
– Не то чтоб знал. Я ей писал. Рассказал обо всем, что мне известно и я могу все доказать. Она-то думала, что единственный человек, кто кроме нее знал правду, – мой отец. Сечешь? После ее реакции мне больше не требовалось подтверждения. – Я не стала спрашивать, не желала знать. Натан подошел вплотную. – Она-то думала, я – Шон, и спросила, мол, сколько мне надо, чтобы я молчал. Мало того, она мне заплатила!
– Так это ты? Ты нас шантажировал? – Письма с угрозами без обратного адреса со штампом Лексингтона, Кентукки.
– Шантажировал?! – заорал Натан. – По-твоему, это шантаж? Она же всем врала! Она не заслуживала тех денег. Вы обе их не заслуживали.
Я поняла, что он ни перед чем не остановится и мои представления о прошлом изменились. Итак, Натан Колман шантажировал мою мать. Она не растрачивала деньги на наркотики, а откупалась от него. Он забрал наши деньги – все, что ей досталось после несчастного случая. Она продала, что могла, лишь бы от него отделаться.
– Ты не представляешь себе, каково это – быть так близко, видеть, как вы наживаетесь на той истории. А ведь часть этих денег принадлежала нам. Если бы мой отец тогда хотя бы почесался, поучаствовал в паре передач, дал бы интервью – хоть что-нибудь. От него требовалось лишь рассказать свою историю, делов-то. И ничего бы не было. А так, в десятую годовщину, когда поднялась новая шумиха, твоей матери пришлось раскошелиться. – Он провел языком по губам. – Ты точно уверена, что ничего не помнишь?
Натан стоял так близко, что я не видела никакой возможности его обойти, сбежать, выкрутиться. Я задыхалась, будто вокруг смыкались стены.
– У меня травма плеча и руки – ее никто не лечил несколько дней. Вот доказательство того, что я перенесла.
Его глаза скользнули на мою руку.
– А ты никогда не задумывалась, на что способны некоторые ради спасения собственной задницы?
Слова Эммы о заключении доктора, замечание Беннетта по поводу травмы… Натан видел, что меня одолевают сомнения, хоть я и пыталась их разогнать.
– За такие вещи детей отбирают у родителей.
– Я раньше ходила во сне, – упорствовала я, напирая на факты.
Он пожал плечами.
– Очень кстати, правда? Подходящее объяснение. Будучи медсестрой, твоя мать неплохо разбиралась в этих делах.
Я отказывалась верить. Не могла согласиться. Ведь мы «из тех, кто выживает».
«Надо пользоваться случаем», – говорила мне мать.
Тот звонок в полицию, когда она сказала дежурному, что я пропала, что хожу во сне. Что она уже поискала снаружи и меня нигде нет. А после выбежала во двор, зовя меня, когда ее услышал Стюарт Госс.
Причинно-следственная связь: причина уже есть, осталось устроить представление.
– Меня искали целых три дня! – закричала я. – Я застряла под землей, пришлось даже дырку в трубе сверлить, чтобы меня достать.
Я глотнула воздух, пытаясь успокоиться. Натан видел: я вот-вот готова усомниться в том, что всю жизнь считала правдой.
– Да никто не сомневается: ты вылезла там на третий день. Но это не значит, что ты провисела там все время.
Во всем виновата мать. Запечатлела в своей книге собственные фантазии. Понятно, что я не висела там столько времени. Поначалу я не могла выбраться, но в конце концов ухитрилась доползти до решетки. Тоже мне новость, это ничего не меняет.
Я закрыла глаза и замотала головой, призывая воспоминания о холоде и темноте, о четырех смыкающихся стенах.
– Послушай. – Натан стоял теперь вплотную, практически нависая надо мной и не оставляя ни малейшей надежды сбежать. – Приближается двадцатая годовщина. Ты представляешь, какая будет сенсация? Тебе надо всего лишь вспомнить. Сказать, что ты помнишь.
Вот для чего я была ему нужна. Как всегда, расхожий товар. То, что можно продать. Часть чужой истории, на которой можно нажиться.
– Представь себе, какой будет фурор! Ты и я – двадцать лет спустя оглашаем правду о случившемся. От тебя лишь требуется все подтвердить.
Только я не могла.
– Я помню, что была замурована. Действительно помню.
Инстинкт вместо воспоминаний. Страх, пустота. Они что-то значили, они доказывали реальность произошедшего.
– Арден, давай сделаем вот что. – Натан перешел на мое бывшее имя, скорее всего, привыкнув думать обо мне именно так. Глядя куда-то поверх моей головы, он прищелкнул языком. – Ты зайдешь в свой старый дом. Постучишься, представишься – тебя-то наверняка пустят.
Я почти не помнила дома. Ни внутри, ни снаружи. Заходил ли туда Натан? Рыскал, выискивал что-то?
– И вот там, – он сделал паузу, – спустись-ка по деревянной лестнице в недостроенный подвал. Зайди за печь – за ней неприметная дверка. Открой ее и загляни внутрь бетонного закутка с протекающей трубой. А потом скажи мне, вспомнишь ли ты то место.
– Погоди, – вырвалось у меня. Я физически ощутила холодный бетон, затхлую воду, темноту и безысходность.
– Если нет – я оставлю тебя в покое. Согласна?