Меня нашли ближе к реке, у одного из люков, принадлежавших старому ливнеотводу. Мать считала, что я вцепилась в решетку и не отпускала ее несколько дней, пока Шон Колман не протянул мне руку. Может, хоть там я наконец что-нибудь вспомню.
Я вернулась к машине и объехала город, выполняя инструкции навигатора. В телефоне был указан и путь пешком. Той же тропой шла Эмма Лайонс в сопровождении своей телевизионной команды.
В листве деревьев шелестел вечерний ветер, раздавался стрекот сверчков, изредка кричали птицы; иногда в кустах прошмыгивал какой-то зверек.
Должно быть, здесь в тот вечер проходил и Шон Колман. В своем единственном интервью он сказал, что оставил машину на окраине города и возвращался туда после дневных поисков, когда заметил мою руку.
Я сразу узнала место. Поляна с люком посередине. Рядом с ним еще сохранилась мемориальная доска, теперь заросшая высокой травой. Я стояла там, где когда-то стояла Эмма, комментируя происходящее. Шон Колман держит меня за руку – значит, я жива.
Во время спасательной операции ко мне подобрались сбоку, чтобы случайно не покалечить. Никто не отважился сверлить решетку над моей головой. Вместо этого рядом вырыли яму и просверлили бетонную трубу, достав меня из-под земли.
Я вышла на поляну, больше не огороженную лентой, сдерживавшей репортеров и толпу любопытных. Теперь, двадцать лет спустя, решетка люка и вырытая яма были наглухо заделаны.
Отодвинув ногой высокие стебли травы, я увидела покрытую слоем грязи доску:
Подошла ближе, заглянула в отверстие. Внизу капала вода, слабо отдаваясь эхом в колодце. Я наклонилась так близко, что на меня пахнуло холодом. Закрыв глаза, ощутила первые предвестники паники. Головокружение, как и при взгляде в пустую коробку, когда отчаянно ищешь то, чего там нет.
Я встала на колени и схватилась за решетку. Ладони сразу похолодели. Из темного отверстия пахнуло сыростью. Посветила телефоном – ничего, кроме стен и стоячей воды. Выступ от другой ответвляющейся трубы. Я представила, как карабкаюсь вверх к свету и наконец протягиваю руку и хватаюсь за прутья.
Чуть ли не лежа на решетке, я всматривалась в темноту, вдыхая весь скопившийся там ужас. Потом закрыла глаза, пытаясь хоть что-то вспомнить, однако ощутила лишь пустоту – притягивающая черная дыра вместо воспоминаний.
Открыв глаза, я увидела надвигающуюся тень, будто на солнце наплыло облако.
По шее и рукам побежали мурашки, прижатые к решетке легкие сдавило. За спиной хрустнула сухая трава.
– Не пугайся. – Его обычный, спокойный и уверенный голос.
Я медленно повернулась и поднялась; рука в кармане сжала ключи.
– Не можешь вспомнить, как там оказалась?
Джинсы и та же кожаная куртка, темные очки на голове, прищуренные, всматривающиеся в меня глаза.
– Что ты здесь делаешь? – спросила я, хотя знала ответ: он меня преследовал и выследил.
И теперь настиг, одну.
Натан осторожно шагнул вперед.
– Хочу понять, что ты на самом деле помнишь. В статье тебя назвали изощренной лгуньей.
– Ничего я не помню, – сказала я, отступая. Телефон в кармане; ключи в кулаке. Побежать можно к машине или дальше в лес…
– Как можно не помнить? Тебе же было шесть, почти семь лет. Разве такое потрясение можно забыть?
– Да, из-за травмы.
Повторила то, что слышала от других: что в такие моменты сознание как бы отключается, и мозг функционирует на самом примитивном уровне, заботясь лишь о выживании.
Ключи больно впились в кожу.
– Я хотел сказать, что знаю, кто ты. Но ты сама об этом заговорила, и я растерялся. Ясно, что только все испортил. Ты психанула, обнаружив статьи. Понимаю.
Типа он меня прощал, будто не он преследовал меня годами.
Я попыталась как можно незаметнее повернуться, чтобы Натан не всполошился раньше времени.
– Мне все равно, – соврала я. Хотя в тот момент меня заботило лишь одно: уцелеть.
Шон Колман мертв. Элиза мертва. И такой амбал вполне мог их укокошить.
– А тебе не должно быть все равно, – наседал Натан. – Вся та история трещит по швам, в ней столько дыр, что даже смешно. И никого это, похоже, не колышет. Звонки в полицию – неувязка; хождение во сне – неувязка; кроссовки – откуда?
Я остановила его жестом. Он просто спятил. Еще бы, десять лет себя накручивать. Десять лет как на вулкане. Все это я уже слышала от Эммы Лайонс.
– Ты сам себя во всем убедил, Натан. – Стоило попробовать его уговорить. Мы даже стояли у отверстия в земле, где меня нашли. Настоящее чудо, которое он пытался извратить. – Никто твою версию не поддерживает.
Глаза Натана потемнели, мой ответ ему явно не понравился. Спустя мгновение уголок рта презрительно дернулся.
– А вот и нет.
Я уже было двинулась еще чуть в сторону, но застыла на месте. Непреодолимое желание узнать правду. Ради своего прошлого, ради самой себя.
– Что?
Вопрос прозвучал так тихо, что я даже засомневалась, произнесла ли его вслух.