Девушка, которая взрывала воздушные замки

В пятницу утром доктор Андерс Юнассон озабоченно и любезно созерцал явно раздраженного инспектора уголовной полиции Ханса Фасте, сидевшего напротив за письменным столом.

– Сожалею, – сказал Юнассон.

– Я ничего не понимаю. Я думал, что Саландер уже здорова… Я приехал в Гётеборг, отчасти чтобы ее допросить, а отчасти чтобы перевезти ее в камеру в Стокгольме, где ей будет очень удобно.

– Сожалею, – повторил врач. – Я бы охотно ее отпустил, поскольку, честно говоря, лишних палат у нас нет. Но…

– А может, она симулирует?

Юнассон засмеялся.

– Нет, это исключено. Понимаете, Лисбет Саландер прострелили голову. Я извлек пулю из ее головы, и выживет она или нет, никто не знал – шансов было пятьдесят на пятьдесят. Она выжила, и прогнозы были исключительно благоприятными. И мы с коллегами уже собирались ее выписывать. Но со вчерашнего дня у нее наблюдается явное ухудшение. Она жаловалась на сильную головную боль, и у нее внезапно поднялась температура, которая теперь скачет вниз-вверх. Вчера у нее было тридцать восемь, и ее дважды рвало. Ночью температура спустилась почти до нормы, и я подумал, что это какая-то случайность. Однако когда я осматривал Саландер сегодня утром, у нее было почти тридцать девять, а это серьезно. Сейчас температура опять немного понизилась.

– Но что с ней?

– Не знаю, но температурные колебания говорят о том, что это не грипп и не что-то подобное. С чем именно это связано, я не могу сказать, но, возможно, у нее просто аллергическая реакция на какое-нибудь лекарство или на что-то другое…

Он загрузил на компьютере снимок и повернул монитор к Хансу Фасте.

– Я велел сделать рентген головы. Как видите, к месту ранения примыкает затемнение. Я не могу определить его происхождение. Это может быть рубец, образовавшийся в процессе заживления, а может быть, и небольшое кровоизлияние. Но пока мы не выясним, в чем дело, я не могу ее выпустить, как бы мне того ни хотелось.

Ханс Фасте разочарованно кивнул. Какой смысл спорить с врачами, ведь они властвуют над жизнью и смертью и являются чуть ли не главными наместниками Бога на земле… Хотя полицейские, наверное, все же главнее. Во всяком случае, чтобы определить, насколько серьезно состояние Лисбет Саландер, ему не явно хватало компетентности.

– И что же теперь будет?

– Я прописал ей полный покой и отменил физиотерапию – теперь ей необходима лечебная гимнастика из-за пулевых ранений плеча и бедра.

– О’кей… Мне надо позвонить в Стокгольм, прокурору Экстрёму. Видите ли, для нас это сюрприз. Что я могу ему сказать?

– Два дня назад я уже мог бы согласиться на ее перевод – например, в конце этой недели. Но, похоже, с этим придется подождать. Так что можете сообщить ему, что едва ли я смогу принять решение в течение следующей недели, и не исключено, что пройдет еще недели две, прежде чем вам позволят перевезти ее в тюрьму в Стокгольм. Все будет зависеть только от ее состояния.

– Суд назначен на июль…

– Если не произойдет ничего экстраординарного, она к тому времени уже будет на ногах.

Инспектор уголовной полиции Ян Бублански с подозрением разглядывал подтянутую спортивную женщину по другую сторону столика. Они сидели в уличном кафе на Норр Меларстранд и пили кофе. В этот чудесный день, в пятницу 20 мая, воздух казался по-летнему теплым. Она предъявила удостоверение на имя Моники Фигуэрола из ГПУ/Без, когда он уже собирался уходить домой – а дело было в пять часов, – представилась и предложила побеседовать за чашечкой кофе.

В начале Бублански вел себя как угрюмый и замкнутый мужлан. Через несколько минут Моника заглянула ему в глаза и сказала, что никто не давал ей официального задания его допросить и что у него, естественно, есть полное право ничего не говорить. Он спросил, а какое у нее собственно к нему дело, и она чистосердечно призналась в том, что ее начальник поручил ей провести неофициальное расследование – где правда, а где фальсификация в так называемой истории Залаченко, которую иногда также именуют историей Саландер. Заодно она объяснила, что, возможно, даже не вправе задавать ему вопросы, а уж отвечать на них или нет – придется решать ему.

– Чем я могу вам посодействовать? – спросил наконец Бублански.

– Расскажите, что вам известно о Лисбет Саландер, Микаэле Блумквисте, Гуннаре Бьёрке и Александре Залаченко. Что их объединяет? Или разъединяет?

В итоге они проговорили больше двух часов.

Торстен Эдклинт обстоятельно и долго размышлял над тем, как ему действовать дальше. После пяти дней расследования Моника Фигуэрола раздобыла ряд неопровержимых доказательств того, что в ГПУ/Без творится что-то несусветное. Он понимал, что действовать надо осторожно, пока у него еще не собран весь материал. Но Эдклинт не имел полномочий проводить оперативные действия, особенно в отношении собственных сотрудников. Так что в сложившейся ситуации он и сам оказался в ситуации конституционного кризиса.