Девушка с характером

– Но он был первоклассным конструктором, – вставил Пауль. – Иначе отец не сделал бы его своим партнером.

Да, она подтвердила это. Отец основал фабрику совместно с Якобом, Буркард отвечал за станки, отец – за ведение дел.

– Однако со временем Якоб становился все более неудобным. Что там у них произошло, я точно не знаю. Но Иоганн все больше на него злился.

После очередной бурной ссоры Буркард уехал на время за границу.

– Не во Францию ли?

Алисия не знала, куда именно. Вернулся он больным.

– Он и раньше злоупотреблял алкоголем, – с сожалением заметила Алисия. – Видимо, постепенно довел свою печень. И умер в мучениях.

– Он не оставил потомства?

– Говорили, что у него дочь. По слухам. Думаю, я услышала об этом от дам благотворительного общества.

– Если у него действительно есть дочь – даже если и незаконнорожденная, – она является наследницей Якоба Буркарда, не так ли?

Алисия пристально посмотрела на сына:

– Наследница? А что наследовать после Якоба Буркарда?

– Ну как же – его долю на фабрике.

Алисия с улыбкой покачала головой. Неужели ее сын думает, что папа дело своей жизни отдал бы какому-то алкоголику? Нет, Буркард к тому моменту уже давно продал свою долю. К сожалению, деньги он растранжирил – пытался вкладываться в какие-то бестолковые изобретения, а остаток спустил на шнапс.

– Тогда… у Буркарда, когда он умер, ничего не осталось?

– Во всяком случае, не фабрика Мельцера, – улыбнулась Алисия. – Ты доволен?

Пауль кивнул и поблагодарил. Теперь ему нужно к отцу, тот просил об этом по телефону. Придет ли он к обеду, зависит не от него.

– Пауль?

Он уже взялся за ручку двери и теперь неохотно обернулся.

– Да, мама?

– Не изводи отца старыми историями. Он не любит про это вспоминать. А сейчас и так забот невпроворот.

– Конечно, мама. До вечера…

В холле этажом выше были слышны возбужденные голоса сестер, обсуждавших платье для помолвки. Голос Мари тоже иногда доносился – спокойный, приветливый и уверенный. Глубокая грусть завладела Паулем. Он все острее чувствовал, что другой нет, что Мари – женщина, которую он любит, которая предназначена ему. Черт возьми, он по всем правилам сделал предложение, а эта гордячка просто отказала. Она думает, ему легко переступить через все условности? Признаться в любви? С момента их ссоры в Париже она держала себя подчеркнуто вежливо, взгляд пренебрежительный, даже враждебный. Ему было больно терпеть подобное презрение. Еще хуже становилось от мысли, что она с ним попросту играет. Неужели он так в ней ошибся? Нет, не может быть. Сердце подсказывало, что и она его любит.

На улице шел сильный майский дождь, но Пауль решил пойти пешком. Старые деревья в парке утопали в белесоватой дымке, тюльпаны и нарциссы на клумбах опустили головки и роняли свои лепестки на незабудки и пестрые анютины глазки. Аромат цветов мешался с запахом опавшей листвы и мокрой земли. Природа обновлялась, старое увядало, почки лопались, высвобождая тысячи ростков и листочков. Пауль любил это время года, он глубоко вдохнул аромат пробуждающейся жизни и почувствовал, как в нем нарождается теплая, счастливая надежда.

46

– Как крысы, – сказала повариха и налила себе кофе из голубого эмалированного кофейника. – Сбежали с тонущего корабля, серые бестии. А теперь, когда он снова на плаву, вылезли из своих дыр.

Мари понимала, о чем говорит Брунненмайер, Ханна же испуганно посмотрела на большие кухонные шкафы и спросила, живут ли там крысы.

– Конечно, – проворчала повариха. – Одна сидит в красной гостиной и оглаживает свои усы. Других пригласили в четверг на ужин.

В красной гостиной ждал аудиенции лейтенант фон Хагеман, Гумберт относил ему кофе и нежный бисквит. И задержался наверху на случай, если господа вдруг пожелают еще что-нибудь. Гумберт симпатизировал грубоватой поварихе, всегда был на ее стороне. Брунненмайер тоже нравился этот необычный молодой человек, она сама воспитала троих сыновей.

– Я услышал, как лейтенант сказал: «Я очень обидел вашу дочь, но она меня простила».

Он весьма искусно и потому очень смешно изобразил голос и жестикуляцию лейтенанта. Тот говорил очень высокопарно. Что он переживал недели и месяцы и лишь надеждой жил все это время.

– Надеждой, что госпожа его пожалеет, – хихикнула Августа.

– Нет, – возразил Гумберт с наигранно мрачной миной. – Он надеялся, что начнется война, и он положит свою молодую жизнь на поле битвы.

– Боже, – покачала головой Мари. – Сколько пафоса. Он всерьез думает, что директор Мельцер попадется на эту удочку?

– Ни директор Мельцер, ни молодой господин не сказали ни слова, – удовлетворенно констатировал Гумберт. – Но все три дамы утопают в слезах.

Мария Йордан вздохнула. Еще ночью карты ей сказали, что брак будет несчастливым. Бедную фрейлейн Элизабет можно только пожалеть.

– Почему? – спросила Августа. – Она ведь сама этого добивалась. Непременно хотела за него выйти. Я бы до такого дотрагивалась только каминными щипцами!