Алисия уставилась на дочь полными ужаса глазами. Как ей самой не пришло это в голову – ей, родившей троих детей?
– Гумберт, это так?
Он только и смог кивнуть, потом согнулся пополам и стремглав побежал в служебной лестнице. Было слышно, как его там вырвало.
– Господи, – простонала Алисия. – И кого же мы пошлем за акушеркой? Лучше всего Эльзу… или Густава… Ах, кабы Роберт был здесь…
Элизабет была на удивление спокойна и заверила мать, что нет поводов для беспокойства: фрейлейн Шмальцлер все уладит, вероятно, она уже отослала Эльзу. Но Алисия не могла прийти в себя. В сопровождении ворчащей Элизабет они поспешила вниз, в холл, где чуть не столкнулась с Марией Йордан. Камеристка тащила из прачечной в кухню корзину с белыми тряпками.
– Старые простыни, госпожа. Мы хотели нашить кухонных полотенец, но теперь вот они пригодились для Августы. Какое несчастье. Она начала кричать так внезапно…
Алисия прервала этот поток болтовни и спросила, послали ли уже за акушеркой.
– Густав побежал, госпожа. Нет, какой ужас. Орет, как на вертеле, скорчилась вся посреди кухни. Только подумайте, госпожа. Повариха панировала телячий шницель, а Ханна… Нет, все же это не для детских глаз!
– Ну идите уже, Мария! – прогнала ее Элизабет. – Они там ждут тряпок. Горячая вода есть? А повязка на пуповину для новорожденного?
Алисия была весьма удивлена знаниями дочери. Сегодня молодые девушки в пансионатах изучали много такого, о чем в ее время даже говорить было не принято. О личной гигиене, уходе за младенцами, даже о физической культуре. Пройдет совсем не много времени, и ее внучкам будут рассказывать о первой брачной ночи. Не дай-то бог!
– Нам там нечего делать, Лиза. Давай вернемся наверх и подождем. Я не хочу далеко отходить от папиного кабинета, Пауль может позвонить из Парижа.
Элизабет подняла глаза к потолку и сказала, что еще рано ждать звонка от Пауля, если вообще стоит.
Крики прекратились, и обе женщины вздохнули с некоторым облегчением. Хотя, разумеется, не знали, пугаться этой тишины или радоваться ей.
– Возможно, обморок, – пробормотала Элизабет, медленно поднимаясь по лестнице. – Или она умерла от кровотечения.
– Элизабет!
Позади них перед входом в дом зазвонил колокольчик, и Эльза побежала открыть дверь. Влетел Густав, ведя за собой полную пожилую женщину.
– Да оставьте же, молодой человек, – сердито брюзжала повитуха. – Никуда не денется ваш ребенок.
– Это не мой ребенок!
– А чего вы меня тогда тащите?
Вскоре все услышали странные звуки. Бульканье и клокотание и будто кваканье лягушонка. Все громче, все энергичнее. Возмущенный крик младенца.
– Пресвятая Дева Мария, – пробормотала повитуха. – Как она быстро.
Алисия и Элизабет остановились на лестнице, прислушиваясь к необычным звукам.
– Как-то жалобно, – сказала Элизабет, хлюпая носом. – Сдавленно и тоненько. Не как настоящий младенец.
– Да он ведь только появился на свет, – улыбнулась Алисия.
Им пришлось расступиться, когда Густав понес на руках наверх молодую маму. За ними шла Эльза со стопкой полотенец и горячей водой. Она была сама не своя и все время бормотала себе под нос:
– Простите, госпожа. Но мы не можем подняться по служебной лестнице, она слишком узкая. Потому Густав несет Августу. Какой ужас. Как все быстро, раз-раз, и уже головка показалась. Повитуха только ножки вытащила. Экая толстушка. Упитанная и здоровая. Девчушка, хорошенькая маленькая девчушка. Повитуха ее сейчас моет. Потом отнесем наверх в ее кроватку. Августа соорудила ее из ящика и старой перины…
Августа была красная как рак, глаза горели, она положила голову на могучую грудь Густава и, казалось, не совсем соображала, что произошло.
– Девочка, – произнесла Алисия, и теплое чувство окутало ее всю. – Здоровая! Ох, Лиза, пусть это будет добрым знаком.
44
Пауль думал, что довольно хорошо знает младшую сестру, однако он ошибся. Китти неожиданно преобразилась: от упрямой, несговорчивой девчонки, которую он увидел три дня назад на Монмартре, практически ничего не осталось. Вместо этого с ними в купе сидела радостно щебечущая милая молодая барышня, внимательная попутчица, с явным нетерпением ждавшая возвращения домой. Ничто не напоминало о том, что еще недавно она мечтала жить художницей на Монмартре, парижская мода тоже была позабыта. Китти надела костюм винного цвета, который мама послала ей с Мари, к нему прилагалась очаровательная шляпка с цветочками и нежной розоватой вуалью.
Паулю было ясно, что эта новая ипостась Китти подействует на мать, а вот на отца не произведет никакого впечатления. И на Элизабет тоже, но это, наверное, не так уж важно. Отец, очевидно, примет меры, от которых Китти не будет в восторге. Он так и сделает, несмотря на всю любовь к младшей дочери. Именно поэтому.