Спустившись вниз, я передвигаю стул поближе к стене, но так, чтобы по-прежнему можно было дотянуться до Малькольма. Когда наши тюремщики откроют дверь – надеюсь, это случится не скоро и не из-за того, что их привлекла наша шумная попытка побега, – каждая минута их растерянности будет на счету.
Возможно, кардиотренировки у меня были убойные, а вот руки такие слабые, что я даже смущаюсь из-за того, как легко Малькольм втаскивает меня наверх.
– Порядок? – спрашиваю я, когда он хватается за бок. Мне не разобрать, кажется ли он бледным из-за тусклого света или из-за боли, которую он, я уверена, только что перенес. Он кивает, махнув рукой.
Я двигаюсь с черепашьей скоростью, потому что не знаю, какие доски могут оказаться скрипучими – или, еще хуже, провалиться, учитывая состояние дерева. Скользящими движениями я ставлю одну ступню перед другой, тщательно прислушиваюсь, и вздрагиваю, когда мне не удается избежать тяжелых полотнищ паутины, свисающих со всех поверхностей. Я подавляю вскрик, когда одна из них запутывается в моих волосах, а еще одна прилипает к рукам. Под ногу попадает что-то хлипкое, и я закрываю глаза, чтобы удержаться от желания посмотреть вниз. Я знаю, что это мышь. Я точно знаю. Судя по запаху, она сдохла не так давно. В какой-то момент мне приходится остановиться, чтобы осторожно и тихо убрать с дороги стопку отсыревших коробок. Малькольм помогает с теми, что повыше.
А потом мы отчетливо видим наш так называемый выход. И отчетливо понимаю, что нам в голову одновременно пришло одно и то же ругательство.
Прыжок
– Блин, – вслух произносит Малькольм.
Я по-прежнему неотрывно смотрю на окно, так что мне не приходит в голову предупредить его насчет громких разговоров. Да, это окно, но, похоже, это специальное тюремное окно, потому что мы никак не сможем из него выбраться.
– Я пролезу, – все же возражаю я, и Малькольм тут же опускает взгляд на мои бедра.
– Не вся.
Оказывается, у меня еще осталась толика энергии, чтобы почувствовать себя оскорбленной.
Он поднимает руки.
– Я вовсе не утверждаю, что ты плохо выглядишь, просто отмечаю разницу в размерах между этим детским окошком и нами.
– Мы оба можем пролезть.
Он открывает рот, чтобы возразить, но потом, передумав, спрашивает:
– Ладно. Как?
– Как придется.
Именно так. Мы можем пролезть в это окошко размером с табличку с автомобильным номером, потому что у нас нет другого выхода. Мы не можем вернуться в камеру и ждать наших тюремщиков или детектива, который их нанял; исход у этого только один. Если нам понадобится отыскать работающую цепную пилу в одном из этих ящиков, чтобы пропилить отверстие, значит, так мы и поступим.
К счастью, окно прогнило, как и все на чердаке. Голыми пальцами нам удается выломать раму, прибавив еще несколько сантиметров с каждой стороны. Отчаявшийся пленник, истощенный практически до состояния скелета, возможно, и смог бы теперь в него протиснуться, но Малькольму, мне и моим бедрам это по-прежнему не светит.
На чердаке нет никакой облицовки или теплоизоляции, так что, как только мы избавимся от деревяшек, останутся только кирпичи и цемент, которые не так сильно пострадали от времени. Я могу сточить пальцы до костей – и, скорее всего, так и будет, – пытаясь выковырять хотя бы один кирпич, не говоря уже о десятке, а мы так и останемся взаперти.
Чувство поражения подавляет меня, пытается повалить на землю, заставить сдаться. Малькольм просто стоит на месте – пригнувшись из-за низкого потолка – и ждет, пока я придумаю, как нам выбраться.
Тем временем мама, наверное, собирается сдаться властям из-за обвинения в убийстве, вовсе не такого убедительного, как считают полицейские.
Протянув руку наружу, я погружаю ее в лунный свет. Начался мелкий дождь, и скоро он станет сильнее. Водостоки заполнятся водой, и крыши начнут протекать. А мы так и будем здесь колотиться головами о кирпичную стену. С тем же успехом на этом окне могли быть решетки.
Последняя мысль обрушивается на меня, словно пощечина. Если бы это сказал Малькольм, я бы его ударила. Вероятно, не один раз. Сдаваться – не вариант. Нужно перегруппироваться. Заново оценить ситуацию. Найти решение, когда решения нет.
Я снова втягиваю руку внутрь. По крайней мере, паутину с нее смыло. Паутина, застрявшая в волосах, более упряма, но в итоге и она поддается. Наконец избавившись от нее, я окидываю чердак свежим взглядом.
– Где-то есть выход, – говорю я. – Мы просто искали недостаточно хорошо. – Я не произношу вслух, что это может оказаться древняя винтовка, с помощью которой мы вышибем дверь внизу, а затем будем держать наших тюремщиков под прицелом, пока они нас не отпустят. Но я не исключаю такую возможность.
Мы выберемся из этого дома.
Малькольм замечает это первым – точнее, слышит. Птичье чириканье. В углу под карнизом, где кирпичная стена встречается с деревянной кровлей, свила гнездо зарянка.
– Она пробралась внутрь, – отмечает Малькольм. – Почему бы нам не выбраться наружу?