Девушки

— Вчера вот проснулась, а Леньки нету. Я к Поле, приоткрыла край ее одеяла, а Ленька спит у нее на груди… Да не одна Поля, а все Леньку таскают к себе. Я начну ругать их за это, чтобы моего Леньку, значит, оставили в покое, а они, Емельян Матвеевич, смеются, говорят, что я не чутко сплю, боятся, как бы от плача у Леньки пупок не развязался. Это я-то не чутко сплю? Я, чай, мать ему. Да и сон у меня тонкий, как комариный голосок.

— Видно, что не чутко, когда не слышишь, как его берут из люльки, — сказал Долгунов, улыбнувшись.

— И ты, и ты, парторг, за бесстыжих девок! — воскликнула Зина и заморгала.

— Да где, Зина, я найду его тебе? — виноватым, потеплевшим голосом сказал Долгунов, увидев слезы в глазах матери. — Ведь Леньку-то твоего не приносили сюда… на парткружок ему еще рано.

Зина растерянно замолчала, вытерла ладонью слезы. В это время открылась дверь, на пороге показался дед Корней. У него на руках лежал Ленька с большой бутылкой молока. Увидав старика с мальчиком, кружковцы захохотали.

— Вот, Зина, и Ленька нашелся твой!

— Эво, он какую посудину опоражнивает!

— Щеки-то у него, как мехи, работают!

— А я тебя, Зина, ищу, ищу! — обратился старик к девушке. — Ну прямо с ног сбился, да и некогда.

Зина бросилась к Корнею, взяла у него ребенка, прижала к груди и, слегка покачивая его, вышла.

Когда шаги ее затихли в коридоре, Долгунов, взглянув на деда, укоризненно покачал головой.

— Что же это вы, Корней Ефимович, утащили у Зины Леньку? Сами наслаждаетесь, а мать плачет.

— Нет, зачем же… — смутился старик. — Да я и не умею нянчиться с маленькими… непривычен.

— Так как же ребенок попал к вам?

— Да уж известно как, — махнул рукой старик и улыбнулся, — девки затащили! С той поры как поселилась у меня Соня, от них житья никакою мне не стало. Все время бегают к ней… — Заметив собравшиеся морщины на лбу парторга, старик поправился: — Ты не подумай, Матвеевич, что сержусь на Соню или на ее подруг. Нет, нет! Я рад, что они заходят, девки-то, и Леньку приносят. Да вот дело-то какое: часто развеселятся так, что и про мальчонку забудут, оставят его со мной, а сами убегут в лес, а то и танцы заведут под березами, на полянке. А я с Ленькой нянчись… На такой случай всегда держу молоко — вымениваю на рыбку. Ну, сказать правду, и я малость привык к Леньке, полюбил его.

— Зина теперь не выпустит из рук Леньку, — заметил Долгунов, — и вам придется скучать без него.

— Не выпустит, — рассмеялся Корней. — Но девки все равно выкрадут у нее Леньку. Это не забава, не игра, а что-то такое, без чего они уже никак не могут обходиться. Тут такое творится… Вот хотя бы взять эту фронтовую почту, которую они устроили у меня, — может слышали?

— Почта? Какая почта? — удивился Долгунов. — Первый раз слышу.

— Как-нибудь расскажу, — ухмыльнулся в бороду Корней и повернулся к двери, но Долгунов задержал его и обратился к партийцам:

— Вот что, товарищи, наше занятие, собственно, кончилось, и вы можете идти, а я побеседую еще тут с Корнеем Ефимовичем.

Когда они вышли из кабинета, Долгунов усадил старика в кресло и попросил рассказать, что это за игру в почту устроили девушки.

— Да как сказать, — начал Корней, смотря себе под ноги и задумчиво поглаживая бороду, — может, это игра, а может, сама жизнь. Ведь они что, озорницы, делают: пишут на фронт, а адрес дают на меня. Ну вот и завалили меня солдаты письмами, больше сотни зараз иногда получаю. Разносчица и та уже сердится. «Заведи, говорит, дед почтальоншу для своего почтового отделения, а я одна никак не могу таскать тебе по целой сумке писем».

— Что ж, это неплохо! — улыбнулся парторг.

— Неплохо-то оно неплохо, да вот какая оказия вышла дальше. Один насмешник прислал мне с фронта письмо и спрашивает: «Откуда, папаша, у тебя столько дочек завелось? Неужели они все твои? Богатый ты, видно, папаша, человек, раз столько имеешь дочерей!» Пришлось объяснить этому шутнику. Он ответил мне и поблагодарил за разъяснение. Да и другие бойцы — он, видно, им прочитал мое письмо — стали писать мне. В письмах все больше про девушек спрашивают: «Красива ли Маня? Хороша ли собой Таня? Какой цвет волос у Фени? Какие глаза у Шуры?» Интересуются, конечно, как помогают девушки фронту своим трудом, а больше спрашивают про годы, боятся, видно, пожилых. Ну вот я и описываю им наших девушек. Иногда девушки, застав меня за писанием, спрашивают: «Дедка, что это ты пишешь?» — «Что пишу, внучки?» — отвечаю я им. Смеются. Лукавлю так перед ними. Сами понимаете, не хочется выдать бойцовскую тайну. Так вот, писанины у меня стало столько, что просто, скажу вам, гибель.

— Ладно, — рассмеялся Долгунов, — теперь нам надо спешить на праздничный вечер. Советую вам, Корней Ефимович, зайти в столовую, девушки угостят вас на славу.

Корней низко поклонился и вышел. На пороге кабинета появился Нил Иванович и крикнул:

— Матвеич, идем, что ли? Я ждал тебя и не дождался, решил сам заглянуть.

— Ну, идем, идем скорее, а то девушки заждались, наверно!

* * *