Сволочь! Теперь Марк решит, что я до сих пор о нём думаю и даже рассказываю про него своему новому парню. Ох, и надаю я ещё по ушам этому «новому парню»!В одном херфордском кафе с нами (а точнее, со мной!) произошёл небольшой «конфуз»… Ну я же вечно во что-нибудь вляпаюсь! «Девчонки», не отягощённые, в отличие от меня, топографическим кретинизмом, производили вылазку в музыкальный магазин. (Даже не представляю, как они собирались там изъясняться, зная только парочку немецких матов. Может, надеялись, что их кто-нибудь случайно узнает и им всё дадут бесплатно?) А в это время мы — я, Луи, Кристина, Нико и немцы — безмятежно сидели за столиком в ожидании официанта.Эрнест добил меня своей убойной логикой.— Ты пристригхла гхолову? — кокетливо пробасил он.
Я невольно задумалась.— Не голову — волосы! Надо говорить — подстричь волосы, а не голову.
— Ну гховорят же — помыть гхолову, а не волосы. Значит, если гхолову можно помыть, её можно и пристричь.
Ну что тут скажешь? Одно слово — немец!Наконец к нам подкатывает официант, начинает на меня пялиться, улыбается, подмигивает и что-то спрашивает у меня по-немецки. Я глупо улыбаюсь в ответ, потому что ни (цензура!) не понимаю и, полагая, что от меня ждут заказа, громко говорю:— Кока-кола!
От хохота взорвалось полкафе… Я воплю:— Что случилось? Что он сказал?!
Эрнест, смеясь, бормочет что-то официанту. Тот улыбается мне ещё шире и, получив заказ, уходит. Я в недоумении бросаюсь к предательски хихикающей Кристине.— Кто-нибудь объяснит мне, почему вы все ржёте?
— Ну… — начала Кристина, утирая слёзы, — он сказал, что ты очень симпатичная, и спросил, как тебя зовут…