Катя отвернулась к окну и, закусив губу, стала рассматривать городской пейзаж. Мысли недовольными пчелками кружились в голове и больно кусались.
— Неужели я тогда права была? Неужели это не эхо аукалось, а мальчишка мне отвечал? Какой ужас! Я же ему все рассказывала. У меня от него никаких секретов не было. Поверяла ему и радости, и печали. Какой стыд! Какая же я дура! Хотя…, почему дура? — остановила свои переживания Катя. Все это было в детстве. Жалко конечно, что я с ним раньше не познакомилась. Как это все романтично! Вот сейчас он придет… Наверняка меня не узнает… А все-таки жалко. Как в кино. Сколько лет прошло, а он все еще меня любит…
Ее волнения прервал дверной звонок. Вошедший молодой человек оказался высокого роста, с приятным лицом, со светлой челкой падающей на высокий лоб и с удивительно добрыми, внимательными глазами. Катя засмотрелась в них, и ей почудилось, что она увидела там реку. Казалось, что спокойные, величественные струи водного потока, мирно движутся в предначертанном им движении, успокаивая и умиротворяя. Захотелось войти в эти прохладные струи и плавно поплыть по их нескончаемой глади, словно осенний лист. С трудом Маркова отвела глаза и постаралась занять гостя, предлагая ему чай или кофе. Они уютно сидели в комнате Жеки и ребята предавались детским воспоминаниям. Катя наблюдала за гостем и ей, почему-то стало казаться, что она его давно знает и понимает.
Наступил вечер, и Катя засобиралась домой. Жека с Плюхой собрались ее провожать, но тут раздался телефонный звонок и портной, шивший свадебный костюм жениха, срочно потребовал примерки. Несмотря на сопротивление девушки, в провожатые ей дали Плюху. Катя все ждала и ждала, когда он попросит сказать ее злополучное «Ау», но так и не дождалась. Молодые люди болтали обо всем и ни о чем, забыв о времени, и о том, что они знакомы всего несколько часов. Они брели по Авиационной улице, подходя все ближе и ближе к Катиному дому, стоявшем почти на берегу Москвы-реки.
— А я и не знал, что ты живешь с этой стороны реки, — удивился Плюха, оглядывая окрестности. — Я никогда здесь не был. Давай прогуляемся, — предложил он и взял девушку под локоть. Катино сердце почему-то забилось от этого предложения, и все чувства перепутались. Ей и хотелось, чтобы этот внезапно ставший таким понятным и близким парень узнал ее, и в тоже время ей было страшно.
Река втягивала плечи, стараясь в районе шлюзов просочиться сквозь узкое место, и из-за этого недовольно ворчала. Ветви деревьев склонялись над водой, словно укрывая ее от чужих глаз. В наступивших сумерках показались вдали огоньки какого-то плав. средства и далеко-далеко по реке раздался звучный голос, предупреждающий о его приближение.
— Эге-гей! — закричали с баржи и молодой парнишка, почти мальчик, помахал им оттуда рукой. — Эге-гей! — отозвались в один голос они, заколдованные рекой, сумерками и близостью друг с другом. Услышав ее голос, Плюха резко к ней повернулся и схватил за плечи. — Крикни еще раз, — попросил он, и глаза его загорелись надеждой.
— Эге-гей! — крикнула Катя полная бесшабашной смелости, почему-то овладевшей ей. У Плюхи перехватило дыхание, горло судорожно сжалось. Хрипя и выдавливая из себя звуки, он спросил: — Это ты?
Кто ты? Почему ты? Не нужно было никаких объяснений. Это была тайна только этих двоих.
— Я! — счастливо засмеялась Катя и снова заглянула в серые глаза. И когда их взгляды соединились — все ушло, и баржа, и мальчишка на ней, и все, все, все. И не возникло никаких угрызений совести, и даже близкий им обоим Жека не вспомнился. На берегу остались только трое. Они и река.
Свадьбу Евгения и Екатерины отменили. Зато через два месяца почти все приглашенные гуляли на другой. Саша и Катя поженились. Вечерами они ходили гулять на реку, а по выходным, ну может быть раз в месяц, Плюха на электричке перебирался на другую сторону реки и аукался с любимой. И если между ними и возникали какие-то разногласия, то все, что они хотели сказать друг другу ранее в запале, они берегли до этого момента. Река поглощала все обиды, ссоры и уносила их с собой далеко-далеко. А влюбленные, встречаясь, снова были счастливы.
Письма из детства[7]
Елена Петровна вышла на улицу и задохнулась от запаха сирени. Пахло так сильно, что у нее закружилась голова. Розовые, белые, фиолетовые головки, похожие на сахарную вату на палочке, клонили кусты книзу. Где-то за домами слышался автомобильный гул, но в ее дворе было тихо и уютно. Мирно скрипели качели, раскачиваемые Верочкой-хохотушкой, подвальная кошка Дашка умывалась после сытного обеда, а на подъездной скамейке сидели соседки и кого-то обсуждали.