Диадема Марии Тарновской

Она встала и юркнула в спальню. Полная луна освещала комнату: широкую кровать в стиле Людовика ХV, огромное зеркало и туалетный столик, на котором лежал футляр с диадемой. Она надела ее и покрутилась возле зеркала.

– Я знаю, что многие знатные дамы нашего рода украшали тобой свою голову, – сказала она и улыбнулась. – Донат будет моим, полностью моим, или я не Мария О’Рурк.

Положив диадему в футляр, Мария открыла платяной шкаф и достала нарядное красное платье. Они с Донатом вместе выбирали его в одном из модных магазинов Москвы.

Надев его, она с гордо поднятой головой вошла в гостиную.

Прилуков увидел ее и вздрогнул:

– До чего же ты красива! С тобой не сравнится ни одна женщина Москвы!

– Ловлю на слове, – улыбнулась Мария.

Он помог ей надеть пальто и повел к экипажу.

– Когда-нибудь тебе придется купить автомобиль, – задумчиво проговорила Тарновская. – Если я самая прекрасная женщина в Москве, меня надо возить на автомобиле.

Донат усмехнулся:

– Тогда моя жена заставит меня выезжать с детьми каждый день.

Женщина недовольно скривилась:

– Я просила тебя не упоминать при мне о жене.

Он промолчал, помог ей сесть в экипаж, ежась от холодного ноябрьского ветра, забрался сам, и извозчик хлестнул лошадей. Донат придвинулся к Тарновской и сжал ее локоть.

– Не здесь, умоляю вас, – буркнула она.

– Как пожелаете.

Он стал смотреть в маленькое окошечко на освещенные улицы. Вскоре они подъехали к МХАТу.

Возле театра толпился народ, и Тарновская подумала, что Донату пришлось подсуетиться, чтобы взять билеты.

Выйдя из экипажа, они подошли к входу, и Мария столкнулась с Дарьей Волоховой, которую не видела три года, с тех пор как уехала из Киева.

Дарья нисколько не изменилась: она осталась такой же маленькой и юркой остроносой блондиночкой.

Увидев Тарновскую, она с такой живостью бросилась ей на шею, что женщина стала опасаться за свое модное пальто.

– Маша, ты ли это?

– Ты ожидала кого-то другого? – иронично спросила Мария.

Дарья покачала головой:

– Нет. Честно говоря, я не ожидала никого из знакомых. Мы с Волоховым наконец выбрались в Москву, чтобы посетить МХАТ. О нем сейчас говорят, как ни об одном из театров России.

Они вошли в фойе и направились к гардеробу. Прилуков помог женщинам раздеться.

– Ты без своего супруга? – поинтересовалась Тарновская.

Дарья прыснула и прикрыла рот кулачком.

– И да, и нет. Представляешь, он ухитрился подхватить простуду и остался в гостинице. – Она бросила на Прилукова оценивающий взгляд и тихо заметила: – Этот мужчина заменил тебе Васюка?

– Целиком и полностью, – заверила ее Тарновская. – Кстати, как он поживает?

Дарья пожала плечами:

– Да кто его знает… Говорят, сошелся с какой-то дамой.

– И прекрасно. – Подруга вздохнула, демонстрируя сожаление. – Наш брак дал трещину. Я надеюсь, что он будет счастлив с кем-нибудь другим.

– Где ваши места? – осведомилась Волохова. – У меня балкон.

– А у нас ложа, – сообщила Мария не без гордости. – Этот мужчина покупает мне самое дорогое.

– Об этом говорит твое платье, – хихикнула Дарья. – Ну ладно, попрощаемся на время. Встретимся в антракте.

Тарновская снисходительно кивнула, и они с Прилуковым поднялись в ложу. Пожилая пара пришла раньше них и уже расположилась на своих местах.

– Это князь и княгиня Воронские, – представил их Донат.

Князь, высохший и сморщенный, чопорно кивнул, а княгиня, видимо большая любительница поговорить, сразу вцепилась в Марию.

– Вы уже были здесь, дорогая?

Тарновская покачала головой:

– Все никак не могла выбраться.

Княгиня потрогала свой набеленный подбородок. От пудры морщины стали видны еще больше, но, по всей вероятности, ей никто об этом не говорил.

– Понятно, дорогая. Впрочем, до того как над ним взяли шефство Станиславский и Немирович-Данченко, здесь нечего было делать. Ужасный репертуар и в большинстве плохие актеры. Я иногда с ужасом думаю: что бы стало с театром, если бы они не встретились случайно в ресторане? Я приветствую все их новаторства. Кстати, они взяли в труппу Ольгу Книппер-Чехову, которая прекрасно сыграла Раневскую в «Вишневом саде» своего мужа.

– Говорят, пьеса Горького «На дне», которую мы будем смотреть, немного революционна. – Мария поежилась: в театре было холодно.

Княгиня закивала, и ее двойной подбородок, делавший ее похожей на индюка, заколыхался:

– Дорогая, но в этом весь Горький! Сейчас так модно иметь революционные взгляды!

Тарновская собиралась что-то добавить, но неожиданно в зале погас свет, потом осветили сцену с декорациями, изображавшими ночлежку.

Ее обитатели принялись рассуждать о жизни, шутить и скоро наскучили Марии. Она обожала пьесы о любви, но здесь любовью и не пахло.

Тарновская украдкой оглядела княжескую чету. Они, как и Прилуков, следили за происходившим на сцене с неподдельным интересом. Тарновской захотелось сделать что-то такое, чтобы их внимание переключилось на нее, и, обхватив голову, она принялась думать.

Минут через десять женщина шепнула Прилукову:

– Донат, вы действительно сильно меня любите?

Мужчина закивал:

– Да, дорогая, больше жизни.

Она вцепилась ему в локоть:

– Тогда докажите это. Прыгните с ложи в партер.