Диалектика просвещения. Философские фрагменты

Трансляция выступления Тосканини по радио до известной степени является не подлежащей продаже. Её слушают безвозмездно, и к каждому звуку симфонии тут как бы примешивается ещё и утончённая реклама того, что симфония не прерывается рекламой — «this concert is brought to you as a public service». Обмен, одновременно являющийся обманом, осуществляется здесь косвенно, через прибыль всех объединённых автомобильных и мощных фабрикантов, на средства которых содержатся радиостанции, и естественно через возросший оборот электроиндустрии как изготовительницы радиоприёмников. Сплошь и рядом радиовещание, этот самый последний прогрессивный отпрыск массовой культуры, делает те выводы, в которых до поры до времени отказывает фильму его псев-дорынок. Техническая структура коммерческой системы радиовещания делает его иммунным, невосприимчивым к либеральным отклонениям, каковые кинопромышленники все ещё способны позволить себе в собственной сфере.

Радиовещание является частным предприятием, уже репрезентирующим суверенное целое, и в этом кое в чём опередило прочие концерны. «Честерфилд» — это всего лишь сигареты нации, но радио — её рупор. В процессе тотального вовлечения продуктов культуры в товарную сферу радио вообще отказывается от того, чтобы поставлять человеку свои культурные продукты собственно в качестве товаров. В Америке оно не взимает никакой платы с публики. Тем самым оно обретает обманчивый облик незаинтересованного, надпартийного авторитета, как нельзя лучше устраивающего фашизм. Там радио становится универсальным гласом фюрера; в уличных громкоговорителях звук его голоса переходит в вой возвещающих панику сирен, от которых современную пропаганду и без того трудно отличить.

Национал-социалистам и самим было отлично известно, что радиовещание придаёт их делу такой же облик, какой был придан Реформации печатным прессом.

Изобретённая социологией религии метафизическая харизма фюрера в конечном итоге оказалась всего лишь вездесущностью его радиоречей, сатанински пародирующей вездесущность духа божественного. Тот гигантский факт, что эти речи проникают повсюду, заменяет собой их содержание, подобно тому, как акт благодеяния, выразившийся в вышеупомянутой трансляции выступления Тосканини, замещает собой его содержание, симфонию. Их истинную смысловую связь уже более не способен воспринять ни один слушатель, при всём при том, что речи фюрера и без того являются сплошной ложью. Абсолютизация человеческого слова, лживых заповедей — это тенденция, имманентно присущая радио. Рекомендация становится тут приказом. Рекламирование всегда одних и тех же товаров под различными именными ярлыками, научно обоснованное расхваливание слабительного слащавым голосом диктора в промежутках между увертюрами из «Травиаты» и «Риенци» уже по причине одной только своей пошлости и глупости не выдерживает никакой критики и является несостоятельным. Теперь, наконец-то, диктат продукции, затуманенный видимостью возможности выбора, обрёл способность превращаться в открытые команды фюрера. В обществе фашистских воротил от рэкета, меж собой договорившихся о том, какая часть социального продукта должна быть выделена на нужды народов, было бы явным анахронизмом увещевать кого-либо пользоваться только вполне определённым видом мыльного порошка. Фюрер гораздо более современен, безо всяких там церемоний прямо приказывая либо пустить в ход механизм заклания жертв, либо покупать всяческий хлам.

Уже сегодня культуриндустрия скармливает противящейся публике произведения искусства, равно как и политические лозунги, соответствующим образом оформленные, по сниженной цене, наслаждение ими становится народу доступным, подобно паркам. Однако упразднение их врождённого товарного характера означает вовсе не то, что в жизни свободного общества они перестали бы существовать, но только то, что ныне пала даже последняя защита, предохранявшая их от низведения на уровень расхожего культуртовара. Ликвидация предоставляемых образованием привилегий посредством распродажи всего и вся вовсе не позволяет массам проникнуть в ту сферу, в которую прежде они не допускались, но способствует, при существующих социальных отношениях, как раз распаду образования, прогрессу варварской от культурного фона изолированности. Тот, кто в девятнадцатом и в начале двадцатого столетия платил деньги за то, чтобы увидеть драму или услышать концерт, относился к представлению, по меньшей мере, с таким же уважением, как и к заплаченным деньгам.