Диалоги об Атлантиде

Лах. Трудно найти искусство, Никиас, которому не следовало бы учиться; потому что хорошо знать всё. Надобно конечно знать и то, как сражаться в полном вооружении, если только это, по словам учителей и Никиаса, есть действительно наука: а когда не наука, когда выдающие себя за её преподавателей обманывают нас, или когда это и наука, но не стоящая внимания, то к чему изучать ее? Я говорю так, основываясь на следующем. Если бы уменье сражаться в полном вооружении походило на науку; то оно, мне кажется, не скрылось бы от Лакедемонян, которые во всю свою жизнь заботятся единственно об отыскании и приобретении того, чем воспользовавшись, могли бы побеждать других на войне. Но как скоро Лакедемоняне не знают этой науки, то преподавателям ее должно бы знать, что они, гораздо более прочих Эллинов, любят подобные занятия, и, что оцененный ими в этом отношении, как и трагик, оцененный нами, собрал бы много денег и у других Греков. Поэтому кто почитает себя хорошим писателем трагедий, тот не странствует за пределами Аттики, чтобы показать свое искусство в других городах, но тотчас идет сюда и здесь дает свои представления: так и должно быть[300]

. Напротив, для людей, сражающихся в полном вооружении, Лакедемон, как видно, есть недоступное святилище, куда они не смеют занесть и ногу, а только ходят вокруг его границ, показывая свою науку каждому и даже тем, которые сами сознаются, что между ими многие, в знании военного дела, превосходнее этих учителей. При том мне случалось, Лизимах, быть с некоторыми из таких людей на самом деле, – и вижу, что они значат. Да можно судить и по тому, что из всех искусников сражаться в полном вооружении, будто нарочно, ни один не прославился на войне; между тем как по прочим наукам, которые входили в круг их занятий, иные сделались известными. Эти-то искусники, кажется, более других и терпят неудачи. Вот хоть бы тот Стезилай, которого вы со мною видели в толпе и который так хвастался и столько дивного, как слышали, говорил о себе. Раз я с большим удовольствием смотрел на него, когда он, правда нехотя, но точно показал истинное искусство. Случилось, что корабль, на котором он плыл, столкнулся с одним ластовым судном. В то время Стезилай с тем судном делал вид сражения серповидным копьем, – оружие конечно отличное, как и сам владетель его. Впрочем, о других качествах этого человека говорить не стоит; а что вышло из его затеи приделать к копью серп, расскажу вам. Когда он таким образом сражался, копье его как-то запуталось в снастях ластового корабля и зацепилось за них. Он потянул свое оружие, с намерением высвободить его, но не мог. Между тем тот корабль начинал двигаться мимо другого. Стезилай, пока мог, следовал за ним, не выпуская из рук копья. Но когда судно уже совсем проходило и тянуло его, державшегося за копье, – он начал, рука чрез руку, перехватывать древко своего оружия до самого конца. На ластовом корабле, смотря на положение Стезилая, подняли смех и рукоплескания; а когда кто-то бросил на палубу под ноги к нему камень и он выпустил копье, тогда, при виде серповидного его оружия, повисшего на снастях грузового корабля, не могли уже и на триреме удержаться от смеха. Итак, в этой науке, может, и есть что-нибудь, как говорит Никиас: но что я видел, то видел; а потому повторяю сказанное прежде, что эта наука или мало полезна, или вовсе не наука, и что называемая и прикрываемая одним только именем, она не стоит изучения. При том, если бы вздумал заниматься ею человек трусливый, то, мне кажется, его трусость была бы еще заметнее; а если – мужественный, на которого обращается внимание всех, то и малейшая его ошибка подверглась бы великим пересудам; потому что выдавать себя за знатока в этой науке значит возбуждать к себе зависть; так что, хвалясь ею, но не отличаясь от других какою-нибудь чрезвычайною добродетелью, нельзя избежать насмешек. Вот мои мысли, Лизимах, о занятии этою наукою. Теперь, как я сказал с самого начала, что не должно отпускать Сократа, пусть и он объявит свое мнение о предложенном предмете.

Лиз. Да, прошу тебя, Сократ, тем более что наше совещание, по-видимому, имеет нужду в посреднике. Если бы эти мужи были согласны в своих мнениях, то посредничество казалось бы еще менее необходимым; но вот Лахес, видишь, противоречит Никиасу; поэтому хорошо послушать тебя, к которому из них ты присоединишь свой голос.

Сокр.

Как, Лизимах? ты думаешь ухватиться за то мнение, на стороне которого будет более наших голосов?

Лиз. А что ж иное и делают, Сократ?

Сокр.

Неужели и ты поступишь так же, Мелисиас? Если бы, например, у тебя происходило совещание о телесных упражнениях твоего сына, какого рода они должны быть; то нам ли многим поверил бы ты, или тому, кто гимнастические свои способности развил и употреблял под руководством хорошего наставника?

Мел. Натурально тому, Сократ.

Сокр.

Значит, ты охотнее поверил бы ему одному, чем нам четверым?

Мел. Может быть.

Сокр. Так как желающий хорошо судить должен основываться, думаю, на знании, а не на множестве.