Диаспора

Постепенно между двумя типами сиротского протолюбопытства установился полуразумный компромисс: одно из этих устремлений имело целью поиск нового, другое же - выделение повторяющихся мотивов среди уже известного. Новорожденное бродило по библиотеке, обучаясь навигации в захлестывающих его потоках взаимосвязанной информации. Последовательные кадры записанных движений, более абстрактные схемы цепочек, образуемых перекрестными ссылками. Новорожденное ничего не поняло, но поведение его претерпело перекодировку на аппаратном уровне. Баланс изменчивости и когерентности пошатнулся, но был восстановлен.

Изображения и звуки, символы и уравнения. Классифицирующие сети сироты переполнялись ими. Что-то всплывало на поверхность - не фигура прямоходящего существа в космоскафандре, попирающая ногой обломок серовато-белой скалы под угольночерным небом⁴, не безмолвная обнаженная фигура другого существа, что истончилась и истаяла под натиском серого роя наномашин. Нет. Отпечаток простейших закономерностей, наиболее общих ассоциаций. Сети открыли для себя понятия круга и сферы. Изображения Солнца и планет, радужной оболочки и зрачка, упавшего плода, тысячи разнообразных произведений искусства, артефакты и математические диаграммы. Затем явилось линейное слово для личности, которое сети аккуратно сцепили как с набором закономерностей, какими определялась гештальт-иконка гражданина, так и с общими чертами, обнаруженными в изображениях плотников и глейснерианских роботов.

К пятисотой итерации извлеченные из библиотечных данных категории породили целую орду небольших подсистем в классифицирующих сетях ввода информации. Десять тысяч слово- и образо-ловушек со взведенными капканами. Десять тысяч мономаньяков от PO⁵ вперились в инфопоток, выглядывая там особые цели.

Ловушки образовали ловчую сеть, наладили связи друг с другом. Сперва для того, чтобы делиться суждениями, взвешивать различные решения. Если активировалась ловушка, настроенная на изображение льва, за ней пробуждались ловушки, предназначенные для линейного имени этого животного, для звуков, которые, как известно, способны издавать львы, для специфических особенностей их поведения (облизывание детенышей, охота на антилоп) — все они становились гиперчувствительны. Временами поступающий на входы каналов поток данных согласованно возбуждал

целый кластер сцепленных друг с другом ловушек, усиливал их взаимосвязи, а иногда - ассоциации оказывались ложными, и ловушки возбуждались преждевременно. Форма льва уже распознана, и хотя слово ЛЕВ еще не удалось обнаружить, соответствующая словоловчая петля уже натянулась, капкан был взведен. Аналогично повели себя ловушки на вылизывание детенышей и преследование антилоп.

Сирота училась оценивать происходящее и строить предположения.

К тысячной итерации взаимосвязи между ловушками развились в самостоятельную сложную сеть, а из нее восстали новые структуры - символы, возбуждавшие взаимную реакцию так же легко, как могли бы ее спровоцировать данные, поступавшие из внешнего мира. Образоловушка на льва сама по себе являлась не более чем шаблоном, по которому проводилось сопоставление с этими данными - совпадение/несовпадение, без всяких выводов. Символ льва мог кодировать бесконечную сеть все усложнявшихся выводов - и обратиться к ней можно было в любое время, независимо от того, находился ли сам лев в поле видимости.

Простое распознавание образов порождало первые проблески значений.

Инфраструктурные поля встроили в сироту стандартные каналы вывода данных - как линейных, так и гештальтов, но пока что оставался неактивным целеполагающий навигатор, необходимый для адресации выводимых данных в некоторое специфическое место пространства Кониси или за его пределы. К двухтысячной итерации символы начинали настойчиво изыскивать доступ к таким каналам вывода. Предсуществующие шаблоны ловушек они использовали для уловления звука или изображения, какие только были интересны каждому из них - и неважно, наблюдалось ли совпадение со словами ЛЕВ, ДЕТЕНЫШ или

АНТИЛОПА, — все они проваливались в пустоту, так как вводные и выводные каналы были закорочены на себя, внутрь.

Сирота начала слышать эхо собственных мыслей.

Не весь бурливший в ней пандемоний, нет; всем одновременно дать доступ к голосу или даже гештальту не представлялось возможным. Из мириад ассоциаций, порождаемых каждой библиотечной сценкой, лишь несколько символов за единицу времени могли перехватить управление цепями генерации зародышевого языка. Птицы носились в небесах, ветерок колыхал траву, облако за облаком пыли и насекомых вздымалось в воздух по мере пробуждения животных... и еще много чего, и еще... и вот, прежде чем вся сценка исчезла, сформировались и успели закрепиться символы:

Лее преследует антилопу.

Всполошившись, навигатор отключил поток входящих данных. Линейные слова циркулировали по каналам, нарушая тишину; гештальт-изображения сопровождали их - идеализированная реконструкция, сотканная для замены забытых деталей.

Потом память поблекла, и навигатор рискнул обратиться к библиотеке еще раз.