Дьявол во мне

На мгновение мне стало не по себе от перемены его настроения. Но затем он громко засмеялся, и я снова расслабился.

– Ну, мы друг друга поняли, – заключил Марк и уточнил: – Значит, завтра ты все-таки поедешь к родителям?

– Да, – без колебаний кивнул я. – Это нужно сделать.

В его взгляде вновь мелькнуло подобие интереса.

– Как ты чувствуешь жизнь после того, как я тебя вытащил из ада?

– Как чувствую… – на миг я смешался. – По-другому. Декорации вроде все те же, а отношение к ним другое. Понимаешь?

– Не думаю, что когда-нибудь пойму. Что-то переосмыслил?

– Много чего.

– Будешь еще бросаться под поезд или лезть в петлю?

– Не в этой жизни точно, – уверенно заявил я. – Больше не хочется быть заложником. Жертвой. Хочется жить.

– Может, теперь расскажешь, почему решил свести счеты с жизнью?

Ответил я не сразу.

– Мне не было ради кого жить.

– А для себя разве мало?

– Мне казалось, что мало. Может, тебе этого и не понять, Марк, а может, и наоборот – кому как не тебе знать, почему люди от одиночества бросаются под поезд, падают на скалы или умирают от удушья.

– Я лишь знаю, что одиночество – очень хорошая штука, если быть в дружбе с собой и иметь к себе уважение. У тебя нет девушки. Но это нормально, тебе только двадцать. Твоя жизнь в начале первой главы. А вот то, что ты свое нерожденное потомство вытираешь моим полотенцем, это не нормально, Домиан. Будь добр, вытирать своим. Я положил в ванной, пользуйся, оно теперь твое.

Мне вдруг стало очень стыдно за себя. За свою сущность, натуру. За себя настоящего. А затем я перестал стыдиться.

– Да, я такой, – подкуривая новую бессчетную сигарету сказал я.

– О’кей, я не против, – безразлично отозвался Марк и спросил: – Как думаешь, в гостиной нормально встанет пианино?

– Вроде да. Как раз есть свободное место у окна.

– Хорошо.

– Не беспокойся, по ночам я играть не буду.

– Да играй сколько влезет, стены здесь толстые. – Марк задумался и на всякий случай добавил: – В разумных пределах. Не хотелось бы, чтобы соседи жаловались. Они у меня не любители искусства.

– Мои бывшие соседи тоже, – сказал я. – Они, наверное, ненавидели меня всем домом. Теперь спят спокойно, а может и нет. Кто знает.

Вспоминать о своей старой жизни оказалось неприятно; в воспоминаниях этих душу грело одно – пианино.

– Ты в курсе, что моим пистолетом хорошо орехи колоть? – спросил Марк, вольно или невольно вырывая меня из тяжелых раздумий. – Я из него почти и не стрелял в последние четыре года, как бы странно это ни звучало. Доставал раз пятьсот, стрелял раз пятнадцать. Но убил ноль целых ноль десятых человек. Это везение, Домиан, поверь мне.

– Верю.

Я хотел было спросить, сколько человек он убил за свою жизнь, но Марк словно прочел мои мысли и ответил:

– Двух.

– Не густо. Я думал, полицейские по десять в неделю убивают.

– Выдумки. Фильмы, книги, богатая фантазия людей. Мой напарник за девять лет не убил ни одного человека, ранил пятерых. А второй, земля ему пухом, и за все десять лет службы ни одним жмуриком не отметился. Но, как ты уже понял, убили его. В моей работе легче всего сыграть в ящик и труднее всего убить.

– А скольких ты подстрелил, если не секрет?

– Пятнадцать. За одиннадцать лет. Кстати, если ты не знал, тех офицеров, которые совершили убийство, ставят на специальный учет. За ними наблюдают. Потому что убийство всегда оставляет отпечаток на сознании убийцы, кем бы он ни был и как бы его ни обучали. Все офицеры, которые хоть раз убивали, намеренно или в силу крайней необходимости, выбирая между своей жизнью и жизнью преступника, все они – потенциальные кандидаты на совершение новых убийств. Некоторые входят во вкус и начинают стрелять на поражение не в случае жизни или смерти, а «на радость своим бесам», как выражается тот священник. Так что не думай, что полицейские только тем и занимаются, что стреляют в невиновных людей. Далеко не во всех книгах и фильмах показывают действительность такой, какая она есть на самом деле.

– Действительность страшная, да?

– Если ты боишься, то да, она страшная. Она тебя пережует и высрет. А если не боишься ничего, то даже человек, приставивший ледяной кинжал к твоей сонной артерии, будет выглядеть для тебя не зловещим монстром, а потным немытым подонком, у которого воняет изо рта. Но никак не дьяволом или сверхчеловеком. Все дело в нашем страхе или в его полном отсутствии. Если ты не боишься того, кто может однажды вылезти из-под кровати и затащить тебя в ад, значит, под кроватью никого нет и ничего там никогда не будет. Проверено.

Я хмыкнул.

– А почему ты, такой крутой и бесстрашный, не захотел привезти мне пианино? Почему вдруг передумал? Боишься, что родители заявят о моем исчезновении, а после этого нас с тобой кто-то увидит или услышит?