Дидро сумел понять малую производительность и искусственный характер некоторых русских фабрик и мануфактур, указывал на низкое качество продукции. «Имеются ли стекольные фабрики? Где стекольная фабрика, построенная Петром Великим?»[368]
– спрашивал он у графа Миниха. Фабрики и мануфактуры не оправдывают ожиданий правительства, – говорил он императрице. «Из ваших фабрик процветает лишь петербургская часовая фабрика». Русское железо не выдерживает конкуренции шведского и немецкого. Россия вывозит сырье, а затем по высокой цене покупает произведенные из него в Европе товары[369]. Одна из причин такого положения – высокие налоги и излишний контроль государства за производством.Дидро был убежденным сторонником экономической свободы, либеральной экономической политики правительства. Он полагал, что постоянного контроля правительства требуют такие отрасли, как качество продовольствия, строгое наблюдение за весами и мерами, медицинская и фармацевтическая практика, наконец, работа с драгоценными металлами. «Что касается других занятий, то их не следует стеснять; рано или поздно предписания их погубят»[370]
.Дидро, несмотря на краткость своего пребывания в России и на ограниченность круга русских людей, с которыми он общался, подметил некоторые особенности русского национального сознания. С одной стороны, философ считал, что деспотизм уже наложил свой мрачный отпечаток на национальный характер русских, в котором «замечается какой-то след панического ужаса, и это, очевидно, результат длинного ряда переворотов и продолжительного деспотизма. Они всегда как-то настороже, как будто ожидают землетрясения…»[371]
А с другой стороны, европейское влияние порождало в русских острую проблему, которая выливалась либо в комплекс национальной неполноценности и в апологию Западной Европы, либо в преувеличенный и бездумный патриотизм, который позже назовут «квасным».Петербург не произвел на Дидро благоприятного впечатления. Его личные наблюдения лишь подтвердили те сомнения в отношении невской столицы, которые он высказывал ранее. Дворцы и казармы, окруженные невзрачными, разбросанными по большому пространству «хижинами», не соответствовали представлению философа о городе, призванном стать рассадником цивилизации. «Я не люблю одиноко стоящих дворцов; я люблю, когда они связаны множеством других частных жилищ», – замечал он[372]
.Философа поразил искусственный характер Петербурга. Он не увидел в нем настоящей экономической активности населения, не обнаружил обилия рабочего люда, которое так бросалось в глаза в Париже, славящемся своими каретниками, каменщиками, плотниками, канатчиками. Верный своим теоретическим взглядам Дидро советовал Екатерине сконцентрировать в Петербурге как можно больше ремесленного и торгового люда. Необходимо создать высокую концентрацию населения. Нужна конкуренция мастеров. Тогда появление хороших мастеров и художников не заставит себя ждать. Как добиться притока населения в столицу? Очень просто: надо освободить крестьян и постепенно сформировать из свободных людей третье сословие. И вновь мы видим, что Дидро предлагал меры, прямо противоположные реальной политике Петра I, который насильственно переселял в Петербург ремесленников и купцов из других городов, способствовал скорейшей застройке невских берегов, запрещая каменное строительство в других городах России.
В своих беседах с императрицей Дидро не раз поднимал вопрос о переносе столицы из Петербурга в Москву. Екатерина объясняла выбор северной столицы волей Петра I, который не любил Москву, ибо его там не любили. Это соображение Дидро считал преходящим, потерявшим свою актуальность. Продолжая идею, сформулированную еще в «Энциклопедии», философ считал Петербург искусственным созданием. Окраинное положение столицы, по его мнению, не может обеспечить нормального функционирования государства: «Столица на окраине империи словно животное, у которого сердце находится на кончике пальца или желудок на кончике большого пальца ноги. Это высказывание г. Нарышкина»[373]
.Петербург отнюдь не пленил его своей красотой: «Петербург – это только двор: беспорядочное скопление дворцов и хижин, вельмож, окруженных крестьянами и поставщиками». В другом месте Дидро сделал набросок стоянки варваров: «Посмотрите на стоянку орды дикарей. Одна хижина здесь, а другая – там, без порядка, без продолжения, без связи. Представьте себе вместо хижин дворцы, и все-таки картина останется прежней: перед вами будет нация, хотя и более могущественная и более благородная, но тем не менее варварская»[374]
. В этих словах, конечно, содержался намек на Петербург, и даже более того: Дидро представил образ России после Петра как варварской страны, едва затронутой цивилизацией.