Диетлэнд

Я полагала, этот вопрос был адресован мне, но я ничего не ответила, лишь продолжала стоять с раскинутыми в стороны руками и ждала, когда же инвентаризация моего тела закончится. Темноволосая женщина заглянула в гостиную; она ничего не сказала и ни с кем не поздоровалась, лишь рассматривала меня в позе пугала и ела свое зеленое яблоко. Одна сторона лица у женщины представляла собой сплошную коросту из шрамов и ожогов, а щека выглядела так, будто когда-то расплавилась и застыла заново. Дом Верены все больше и больше напоминал какой-то паноптикум.

Когда Руби закончила снимать мерки, Марло попросила Верену посидеть с Тексом, пока за ним не заедет ее муж. На Верене в тот день был топ, который смутно напоминал лиф старого выпускного платья.

И пока «увеличение коэффициента сексуальности», что бы это там ни означало, еще не началось, я решила спросить у Верены в последний раз:

– Ты точно дашь мне двадцать тысяч, когда все закончится?

– Конечно, – ответила она. – Баптистка никогда не лжет.

Я недоверчиво посмотрела на нее.

– Поправочка. Эта Баптистка никогда не лжет, – добавила она.

Мы с Марло покинули «Дом Каллиопы», чтобы, как она выражалась, «купить мне билет на американские горки сексуальности».

– Почему бы тебе не назвать это просто привлекательностью? Звучит куда лучше.

– Привлекательность – слишком слабое слово. Старомодное. В дни молодости наших матерей достаточно было иметь смазливое личико и красивую фигуру, что уже само по себе плохо, но сейчас каждая девушка обязана быть идеальной секс-куклой.

– Что еще за секс-кукла?

Марло, видимо, не обратившая внимания на мой вопрос, говорила на языке, который я совершенно не понимала. Она достала из сумки экземплярчик «Теории сексуальности» и зачитала отрывки оттуда:

– Страница вторая. «Все мы хотим быть привлекательными для наших партнеров, но сексуальность – это нечто большее. Быть сексуальной значит иметь высокий коэффициент сексуальности, как если бы все женщины на земле были пакетами акций, чьи цены могут расти и падать».

Первой нашей остановкой был салон красоты с розовой вывеской.

– Моя подруга записана на восковую депиляцию, – сказала Марло женщине, которая поприветствовала нас у дверей. На женщине был халат, какой обычно носили врачи, за исключением того, что халат был ярко-розовым.

– А где именно мне будут удалять волоски? – прошептала я Марло.

– Везде, включая зону бикини.

Я даже не успела начать протестовать, когда Марло оборвала меня:

– У сексуальных женщин кожа гладкая и без волос, как у маленьких девочек.

Я снова почувствовала покалывание в стопах и пальцах рук, когда спускалась по лестнице вниз за женщиной в розовом халате.

Косметолог говорила по-английски с неизвестным мне латиноамериканским акцентом.

– Я Лилиана, – представилась она, осматривая меня с ног до головы. – Снимите все, кроме лифчика.

Она отвернулась, пока я раздеваюсь, как будто приватность вообще была возможна. Я поняла, что не брила ноги и подмышки уже несколько месяцев. Волосы были темные. И длинные. Я не хотела, чтобы Лилиана их видела, но ничего не могла поделать. Я легла на кушетку. Лилиана нанесла воск на мои ноги, подмышки, верхнюю губу и брови, затем достала ножницы из ящика.

– Не двигайся, – сказала она, когда начала стричь волосы между ног; она срезала сверху и до самой моей попы. – Вы хотеть маленький Гитлер здесь?

Что? Она сказала «Гитлер»?

– Вы хотеть маленький Гитлер здесь? – повторила она, положив пальцы на мой лобок. – Маленькую полоску, как усы Гитлер?

Я замотала головой.

Лилиана обсыпала меня тальком, как будто я была огромным младенцем. Она заполнила горячим воском каждую щель и складку, нанесла воск по всей вульве и по бокам ног, снимала полоску за полоской, пока я вцепилась руками в края кушетки и стиснула зубы; казалось, будто тысячи муравьев разом кусали меня за интимные места. «Господи Иисусе», – пробормотала я, когда заметила серебряный крестик, выбившийся из воротника халата Лилианы. Она подняла левую ногу, согнула ее в колене и прижала к груди. «Держать! Держать!» – приговаривала она, пока размазывала липкий воск. Эта часть моего тела была диким пространством, неизведанной территорией, неизвестной мужчинам, но Лилиану это не отпугнуло – она пробиралась свозь чащобу и устраняла дебри волос с явным удовольствием. Она вытерла выступившую кровь ватным диском и смазала поврежденную кожу антисептической мазью.

Я легла на живот, а Лилиана продолжила свою работу: раздвинула ягодицы, нанесла в область ануса воск и сорвала его маленькими полосками вместе с волосками. Она попросила меня приподняться на кушетке на четвереньки, чтобы у нее был лучший обзор, пока она выщипывала не удалившиеся волоски пинцетом. Мне было так стыдно, что душа моя едва не покинула расплывшиеся телеса и не воспарила под потолком. Я задумалась, каково это для хрупкой иммигрантки из Латинской Америки – проводить свои дни в полуподвальном помещении да видеть только женские вульвы и попы, делая из лобковых волос идеальные усики Гитлера. «Вот она, американская мечта».