Дикарь (СИ)

— На Алтае очень много староверов — собственно говоря, они составляют основную массу русского населения в тех краях. Массово мигрировали ещё во времена реформы Никона. Так вот, встречаются среди них очень занятные экземпляры. Я слышал от мужиков такую историю. Один дед, старый уже совсем, видимо, серьёзный молитвенник и постник, жил на горной пасеке. И как-то приблудился туда один тип с маргинальными наклонностями. Дед, по привычке, не запирал ничего, да и ценного особо не хранил, только вот в тех краях и инструмент бывает на вес золота. В общем, решил незваный гость стибрить у старика лопату и лом — они где-то на крыльце лежали. Взял в руки, пошёл, а выйти с участка не получается. Ходит, как заговорённый, и не может калитку найти. Уже и инструмент бросить хотел — и не бросается, будто прилип. Так и блуждал с этой лопатой и ломом вокруг дома, пока дед не вернулся. Забрал у него инструменты и отпустил с богом. Ника слушала с выражением священного ужаса на лице.

— Это… это анекдот, байка или..?

Я пожал плечами:

— Мне рассказали мужики, которые деда лично знают.

— Но это же… фантастика.

— Ты почитай про старчество на Руси — там столько чудес описано — закачаешься.

— А ты сам веришь во всё это?

— Почему бы и нет? Не то чтобы свято верю, но допускаю. Я такого за детство насмотрелся

— мне трудно чему-нибудь удивляться и что-нибудь отрицать.

— Кроме порядочных красивых женщин! — хитро улыбнувшись, напомнила девушка.

— Да, с этим убеждением расправилась одна очаровательная журналистка с большой земли, — я поднял бокал с газированной водой. — За тебя, Вероника.

Она ещё чуть сильнее порозовела и чокнулась со мной бокалом вина.

— Ну что, потанцуем? — с затаённой надеждой предложил я, когда мы сделали по глотку.

— Ты ещё и танцуешь! — выпучила глаза Ника.

— Да что там уметь! Я же не танго тебе предлагаю…

Я встал и подал ей руку. Посомневавшись ещё секунду, она вложила в неё свою тонкую ладошку и поднялась из-за стола. Её туфли были без каблуков, поэтому мне приходилось смотреть на неё сверху вниз, но это ничуть не мешало мне видеть, как красиво её лицо и как сияют светлые голубые глаза — чистые, ясные, как безоблачное небо. Я ощущал тонкий аромат Никиных духов и пьянел от него ещё сильнее. Я буквально сходил с ума. Кожу на руках покалывало от прикосновений к тонкой талии, обтянутой мягким материалом. Ника положила ладошки мне на плечи, и мурашки, словно табун диких лошадей, понеслись вскачь по телу, нарезая круги и, похоже, не собираясь останавливаться.

Музыка была довольно невнятная — без чёткого ритма и мелодии, поэтому мы двигались хаотично, и я пользовался этим замешательством чтобы постепенно, как бы невзначай, отвоёвывать себе всё новые и новые территории: прижимать Нику к себе всё крепче, осторожно поглаживать пальцами её тонкий стан, всё глубже вдыхать её запах, пропитываться им, теряя границы. Моё существо буквально вскипало от этого процесса. Вот она! — кричали хором сознание и подсознание. — Бери! Хватай! Тащи! Да здравствует антропогенез — прямо здесь и сейчас! Эта самочка должна быть моей!

Дело было, конечно, не только в физике. Я был влюблён и очарован всем сразу: умом, сердцем и внешностью. Но такой тесный контакт не оставлял телу ни одного шанса расслабиться и отказаться от столь лакомого кусочка. Наверное, я всё же переусердствовал — в какой-то момент Ника закопошилась, пытаясь выбраться из чересчур крепкого захвата, и мне пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы выпустить её из рук.

Вероника

Это был поистине тяжёлый день. Мне пришлось выдержать не один час в обществе людей, большинство из которых были откровенно неприятны. Илья Петрович старался сгладить углы, но он, увы, не всесилен. На прощание Галина Дмитриевна сказала мне:

— Мой сын — сложный человек, и в этом мне некого винить, кроме себя самой. Но — будем надеяться…

Вряд ли её надеждам суждено было оправдаться — по крайней мере, я не была настроена этому способствовать. Тем не менее, мне не хотелось передавать наш с ней разговор Тимуру. Думаю, он сам должен во всём этом разобраться, тем более что он умён и проницателен.