Диктатура пролетариата

Тем не менее не стоит забывать, что, согласно неоднократным заявлениям целого ряда моих знакомых – от обычных людей, ставших свидетелями террора, до врачей и медицинских экспертов высшего уровня, – многие жестокие революционеры, прежде всего, члены ЧК, были либо частично ненормальными, либо имели подтвержденный психиатрический диагноз и проходили лечение от галлюцинаций и других расстройств. У одних симптомы душевной болезни проявились давно, у других – после начала их революционной деятельности.

Все это неудивительно. Но вожди революции, сыгравшие на безумном порыве народа, его светлых и темных импульсах, очевидно, стараются пресекать подобные разговоры. Когда партийцу требовалось пройти врачебное освидетельствование, большевики, из мер предосторожности, порой принимали решение предоставить коллективное медицинское заключение, я бы его назвал коммунистическим – с подписями всего врачебного состава учреждения. Московские коллеги пересказали мне следующий эпизод. Один человек из-за длительной работы палачом потерял рассудок, что в общем-то случается нередко. Профессор медицины, лечивший пациента, нашел случай интересным. На лекции он сообщил о выявленных им у больного психических процессах, назвав имя и род занятий пациента. После этого профессора, вместе с ассистентом, незамедлительно сослали в Томск.

VI. Падение норм

Даже имея самые скромные ожидания, невольно вздрагиваешь от грубости, самодовольства и отсутствия внешнего благородства по отношению к окружающим, характерных для русского коммуниста.

Например, мы сидим втроем или вчетвером в кабинете начальника отделения Государственного банка. Услышав, что прибыл норвежец с аккредитивом, он пожелал узнать подробнее о проблемах, затронувших банки Христиании. Во время беседы в контору врывается человек с какой-то бумагой – коммунист, в красноармейской форме. Он без лишних церемоний идет к банковскому начальнику, прервав разговор, – нас для него просто не существует. При нормальных обстоятельствах было бы естественно попросить его дождаться своей очереди, но так разговаривать с левитами большевизма не отважится никто, и на его хамство отвечают услужливой покорностью.

Еще один случай: я разговариваю с секретарем в Университете им. Свердлова – мне понадобилась информация по вопросам чисто технического характера. Требовалась буквально еще пара минут. Вдруг в кабинет врывается мужчина, не здороваясь, прерывает обсуждение, словно вокруг нет ни души, и самым наглым образом переходит к изложению своего дела – двадцатиминутный бессодержательный разговор о том, что необходимо срочно поместить объявление о каком-то собрании, которое состоится через две недели, – затем так же бесцеремонно, не удостоив нас и взглядом, уходит, предоставив мне заново излагать суть вопроса.

Эти эпизоды, демонстрирующие повседневную действительность, еще более бросаются в глаза на фоне возвеличивания большевиками «эффективного» подхода: кому, как не им, следует видеть, что внешние нормы поведения часто являются основой для здоровых и эффективных взаимоотношений между людьми.

Даже если мы примем во внимание недостаток «культуры» в коммунистических рядах, общую невежественность, свойственную эпохе в целом, вызванную жестокостью войны и так называемой «свободой от предрассудков»; если мы вспомним, что подобная недисциплинированность встречалась и в прошлом, – все равно останется черта, присущая исключительно коммунистическим верхам, – это отсутствие всяческих норм приличия в повседневной жизни. Как правило, если спокойно отнестись к первому впечатлению и более близко познакомиться с человеком, то панцирь спадет, открыв свойственную русским доброжелательную, отзывчивую, гостеприимную натуру – это справедливо как для коммуниста, так и для остального населения, состоящего на государственной службе и легко перенимающего общий тон начальства. Однако нередко возникает такое неприятие к этим вульгарным, нечутким, спесивым людям, беззастенчиво проталкивающимся вперед со своими вопросами, своими делами, своими невежливыми замечаниями, что хочется иметь как можно меньше общего как с государственными конторами, так и с их работниками.

Описанные мною явления в высшей степени остро ощущаются русскими из образованных кругов, а также людьми, воспитанными в культуре дореволюционной России. Одно из слышанных мною объяснений – сильное влияние еврейского стиля поведения: привыкшие к притеснениям евреи, теперь бесспорно играющие ведущую роль в коммунистической партии, почувствовав свое превосходство, особенно склонны к проявлению таких нелицеприятных черт. Полагаю, данное объяснение имеет гораздо более глубокие корни.