Дилемма

Машина везла его в Монтроз-парк. За окном проплывали размытые, растекшиеся очертания деревьев и домов. Пульс медленно и гулко стучал в венах. Запинаясь, Хольцман велел машине припарковаться и затемнить окна. Где-то в Карибском море, сообщали по радио, возник тропический ураган Зоуи, уже разнесший вдребезги Кубу: сотни погибших, зданиям и сельскому хозяйству нанесен огромный ущерб. А здесь, в парке за окнами автомобиля, царил великолепный знойный день. Действие опиатов проходило, и к Хольцману стали возвращаться воспоминания. Они с Анной часто здесь гуляли, когда были помоложе, – приводили мальчиков искупаться в открытом бассейне. Какое славное было время… Жара, толпы родителей и детей. Прохладная вода. Хот-доги из летнего кафе.

С парковки Хольцман мог видеть этот бассейн. В нем сейчас плескались мамы с малышами и несколько молодых людей. Хольцман сидел в машине, как в коконе.

Прошло несколько часов. Время от времени, когда действие опиатов сходило на нет, перед Хольцманом вновь разверзалась бездна страха. Он начинал паниковать, сердце рвалось из груди, внутри все переворачивалось, и дышать было совершенно нечем. Тогда он снова принимал дозу, чтобы избавиться от неприятных ощущений. Дозы были большие, но блаженства он больше не ощущал. Его устойчивость к опиатам росла. В лучшем случае Хольцман переставал думать – думать о том, что вся его жизнь теперь свелась к наркотикам и необходимости сделать выбор между тюремным заключением и неким подобием геноцида.

Впрочем, выход есть, подумал он. Самоубийство никто не отменял.

Очередная доза – больше предыдущих – прогнала и эту мысль.

Телефон жужжал снова и снова – с работы звонили, писали. Хольцман не брал трубку и даже не читал сообщений.

Начало темнеть. К бассейну стали стекаться подростки, которых уже выпустили из замаскированных под школы тюрем. Хольцман проголодался. Очень хотелось в туалет. Надо ехать домой. Будь его воля, он бы остался тут навсегда – просто лежал бы в машине, принимая одну дозу за другой. А там или нейроны откажут, или случайная передозировка его добьет.

Но что-то заставило Хольцмана взять себя в руки. Привычка. Или остатки достоинства. Он пропустил через организм заряд норадреналина, взял в руки трость и кое-как доковылял до общественного туалета рядом с бассейном. Дети и родители таращили на него глаза. Одна мать испуганно притянула к себе младенца. Он смутно догадывался, что выглядит не ахти, но никаких волнений по этому поводу не испытывал – просто не мог.

Он помочился в пропахшей хлоркой уборной и вернулся к машине. Приказал компьютеру везти его домой, а сам тем временем прочищал мозги норадреналином, ацетилхолином и дофамином. Его мозг превратился в гремучую смесь множества нейромодуляторов. Внутренний голос подсказывал, что так больше нельзя, что скоро он загонит себя в могилу – дойдет до передоза, серотониновой интоксикации или еще какого-нибудь нейрохимического коллапса.

Однако мозг выдержал. Хольцман добрался до дома во вполне сносном состоянии. Скверный вид можно списать на усталость. Наверное. Только бы не проболтаться Анне, где он был и почему.

Хольцман вошел в дверь. Анна была уже дома, на ее коленях лежала стопка бумаг. Она резко вскинула голову:

– Мартин!

Хольцман улыбнулся… и тут с экрана загремели выстрелы. Это была видеозапись его кошмара – два агента Секретной службы сбили с ног Стива Трэверса. У него перехватило дыхание: он инстинктивно сжался и приготовился к взрыву, который поднимет его в воздух и убьет Джо Дюрана, стоявшего всего в нескольких дюймах от него.

Но вместе этого экран погас: Анна выключила ноутбук.

– Прости, Мартин! – воскликнула она. – Я не хотела, чтобы ты это видел.

Она обняла его и поцеловала в щеку.

Хольцман все еще был напряжен, в голове снова и снова мелькали кадры полугодовалой давности.

Человек выхватывает пистолет и стреляет, стреляет. Его сшибают с ног, и Хольцман оборачивается к президенту. Джо Дюран орет ему в ухо: «Как ты узнал? Как ты узнал?!»

Анна что-то говорила:

– Стоктон проигрывал до покушения ФОПЧ. А теперь выигрывает. Да и этот взрыв в Чикаго ему только на руку. – Она покачала головой: – Его даже не ранили!

Хольцман вдруг запаниковал и вцепился в жену мертвой хваткой:

– Молчи, Анна! Никогда так не говори!

За ним явно следят. Незнакомец в машине… Накамура замахивается для смертельного удара…

Анна посмотрела на него, как на сумасшедшего.

– Да я пошутила, Мартин! Что, в этой стране уже и пошутить нельзя…

– Прошу тебя, – взмолился он, – пожалуйста, никогда больше так не говори.

* * *

Спали они практически порознь: Мартин на одном краю кровати, Анна на другом. Ее явно взбесило его поведение: перед сном она даже не сказала привычное «люблю тебя».