Династия Тюдоров

Но затем Елизавета поняла, что быть в опале – не самая лучшая стратегия, и бросилась во дворце Ричмонд на колени перед королевой со словами: «Я много размышляла и сожалею. Когда я не могла заснуть ночью, я услышала ваш голос: «моя вера истинна и я с радостью умру за нее». Если моя любимая сестра-королева могла бы умереть за свою веру, тогда и я, Елизавета, должна прислушаться к голосу истины», после чего попросила дать ей священника, чтобы тот ей все объяснил. И да, конечно, она посетит мессу. Ей принесли гору книг, тексты Священного Писания, и, проведя над ними в уединении несколько дней, она вышла якобы просветленная с заявлением, что искренне готова принять ту веру, которую теперь считает истинной. Ведь в борьбе за жизнь лицемерие всегда было самым эффективным и доступным оружием.

Мария была вне себя от счастья – после всех колебаний между католицизмом и протестантизмом их отца Генриха, «наш Бог привел мою сестру к пониманию истинной веры!» Но ее восторги длились недолго. После мессы королеве доложили, что «Елизавета не отнеслась к мессе с должным уважением – она зевала, кашляла, разговаривала, переминалась во время причащения, смеялась со своим французским другом». И хотя такое трудно было простить, Мария все же оставила сестру при дворе – чтобы следить за ней и иметь возможность предотвратить заговор. Так что обе благополучно продолжали притворяться и разыгрывать из себя любящих сестер.

Но пока еще главной проблемой королевы была не сестра. В первые недели правления гнев Марии был направлен в основном на семью Дадли и Греев, а также лондонских чиновников. Причем ее возмущала не столько попытка захвата власти, сколько оскорбительные прокламации о её «незаконном рождении». Тем не менее, преследовать Греев она не собиралась. Генри Грей уже через три дня купил себе прощение за двадцать тысяч фунтов, а большинство сторонников Дадли отделались имущественными санкциями. К концу августа в Тауэре осталась лишь горстка узников. Мария намеревалась проявить милосердие, и из всех участников «заговора» были казнены только три человека, одним из которых был сам Джон Дадли, герцог Нортумберленд. 22 августа ему отрубили голову на той самой зеленой лужайке в Тауэре, где сложили головы Анна Болейн, Екатерина Говард и Эдуард Сеймур, которого он казнил всего лишь полтора года назад. Они и по сей день лежат все вместе – два обезглавленных герцога между двумя королевами, у алтаря часовни Святого Петра, под мраморным полом красно-зеленого цвета, цвета травы и крови…

Тогда же Мария была готова помиловать и леди Джейн Грей, но тут в дело вмешались послы испанского короля Карла V, требовавшие немедленной расправы. Находясь под их влиянием, королева оставила Джейн под стражей и 12 августа подписала акт обвинения в государственной измене, что в XVI-м веке означало неизбежный смертный приговор. Однако приводить его в исполнение Мария не собиралась и активно искала способы освободить Джейн, что вполне устроило бы английское общество, которое верило в ее невиновность. Режим ее содержания в Тауэре был относительно мягким – Джейн жила в доме коменданта в полном комфорте, окруженная родителями и слугами. Она вела переписку, принимала гостей и свободно беседовала с ними о религии и политике, и единственным неудобством был запрет на прогулки, однако она была совершенно уверена в скором помиловании.

Третий по счету суд над Джейн, ее мужем Гилфордом Дадли и его четырьмя братьями, а также над архиепископом-реформатором Томасом Кранмером состоялся 13 ноября. Он проходил в зале Гилдхолла под председательством сэра Томаса Уайта, мэра Лондона, и Томаса Говарда, герцога Норфолка. Осуждение стало лишь юридической формальностью – обвиняемые уже были лишены всех гражданских и политических прав и не отрицали своей вины. Все они были приговорены к смерти: мужчины к традиционному «подвешиванию, потрошению и четвертованию», а Джейн – к «сожжению заживо или обезглавливанию, на усмотрение королевы». Главным ее преступлением было то, что она подписывала документы как «Джейн, королева».

Восстание Томаса Уайетта-младшего

В момент восхождения на престол Марии было уже 37 лет. Время неумолимо подстегивало ее, и она пожелала выйти замуж и родить детей, таким образом оставив после себя католического наследника и отстранив от прямого престолонаследия протестантку Елизавету. Теперь она была самой выгодной невестой в Европе и могла выбрать себе кого пожелает. Именно вопрос замужества будет доминировать в течение первого года ее правления, вынося на обсуждение вопрос, может ли женщина быть и правителем, и женой. К тому же до сих пор оставался нерешенным баланс власти королевы и ее будущего мужа. Если Мария выйдет замуж, появится ли в Англии король? С этим вопросом страна еще не сталкивалась никогда.