Читаем «Дипломат поневоле». Воспоминания и наблюдения полностью

В один прекрасный день эта проблема, выйдя за пределы дипломатических рамок, начала занимать всю печать Швейцарии, все общественное мнение этой страны. Может ли Совет Швейцарской конфедерации согласиться принять в Берне, нарушив вековые обычаи, послов других стран, кроме Франции? В какой бы форме ни задавались эти вопросы, первая реакция на них, как правило, была отрицательной. Скромная душа швейцарца, как я уже говорил в главе о Берне, боится всяких нововведений, с беспокойством встречая даже слухи о каких-либо изменениях в законодательстве, будь это цены на молоко или принципы конституции.

Таким образом, Совет Швейцарской конфедерации, несмотря на затраченные усилия, не смог объяснить ни народу, ни прессе принципы назначения послов. Сразу же зашептались, зачем такому маленькому народу, как турецкий, посол. Когда упоминался посол Франции, швейцарцев это не волновало, так как не нарушались старый обычай и историческая традиция.

Наконец, я не знаю, как получилось, но в один прекрасный день министерство иностранных дел Швейцарии изъявило готовность благожелательно изучить просьбы государств, желающих послать в Берн послов или же преобразовать свои миссии в посольства. Однако после этого мое положение стало еще более странным, чем прежде. Италия, Америка, Англия, Бельгия, Индия и Канада сразу же воспользовались этим решением швейцарского правительства, а наше министерство иностранных дел почему-то месяцами оставляло мои запросы без ответа. Мои друзья, знавшие, что вопрос о преобразовании нашей миссии в Швейцарии в посольство возник из-за меня, продолжали удивляться моему положению. Мне казалось, что в глазах всех встречных выражалось сомнение, у всех на кончике языка вертелся вопрос: «Если ваше положение все еще неопределенно, не является ли это признаком скрытого недоверия правительства к вашей особе? Интересно, если вас сместили с должности посла в Тегеране и назначили посланником, не есть ли это наказание?» Многие так и предполагали.

Может быть, моим читателям покажется, что я после двадцатилетней карьеры совсем потерял свой независимый характер, стал карьеристом, падким на «чины и ранги», над которыми смеялся в начале своих записок? Может быть, я перестал понимать, что такое положение для меня унизительнее, чем понижение в ранге с посла до посланника или с посланника до консула? Но все это далеко не так. Я утверждаю совершенно искренне, что и за рубежом я никогда не отделял свою личную гордость и тревоги, с ней связанные, от своей национальной гордости и своих национальных забот. Всюду, где бы я ни находился, честь и авторитет моей родины и государства были всегда мерилом моей требовательности. Я стремился ни на дюйм не быть ниже моих иностранных коллег, в особенности представителей так называемых великих держав. Главной причиной моих беспокойств и огорчений в Берне было то обстоятельство, что пять-шесть больших и малых государств преобразовали свои миссии в посольства, то есть их названия внесли в список дипломатического корпуса с пометкой «представители первого класса». Миссия же Турции шла за представительствами каких-то вновь созданных государств, насчитывающих всего несколько сот тысяч населения.

Однако я полагаю, что эти вопросы дипломатической службы не вызывали очень большого интереса ни в официальных сферах, ни в общественных кругах нашей страны. Хотя некоторые главы моих воспоминаний, на протяжении нескольких месяцев появлявшиеся на страницах газеты «Джумхурие», вызвали много разнообразных откликов, трудности и недостатки дипломатической деятельности за рубежом остались почти никем не замеченными.

Удивительнее всего, что внимание и интерес моих читателей больше всего привлек заголовок книги, нежели события, в ней освещенные. Я назвал себя «дипломатом поневоле». Но если я действительно против воли поступил на дипломатическую службу, то почему же я на протяжении многих лет продолжал ее? Продолжал и тогда, когда уже исчезли причины, побудившие меня вступить на этот путь. Некоторые из любопытных, желая понять, в чем дело, еще в начале публикации моих воспоминаний обращались, с целью выяснить это, в газеты и журналы. Я же просто смеялся и продолжаю смеяться над этими вопросами. Я избрал заголовок «Дипломат поневоле», иронически перефразировав «Лекаря поневоле» Мольера и Вефика-паши. Иначе, чем бы отличались мои записки от скучных, усыпляющих «мемуаров» всех остальных отставных дипломатов? Там они говорят только о своих успехах.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное