«Дипломат поневоле». Воспоминания и наблюдения

Описываемые годы давно уже стали достоянием истории. Поэтому теперь я могу сказать, что в своей борьбе за дело революции Ататюрк опирался не столько на обюрократившуюся партийную верхушку, сколько на специальный контрольный орган, который находился в его непосредственном распоряжении. Получая от этого органа необходимые ему сведения, он тщательно анализировал их и только тогда выносил свое окончательное суждение. Никогда не подводила Ататюрка и его удивительная интуиция. Он обладал редким даром своевременно чувствовать надвигающуюся опасность и распознавать людей с первого взгляда. Только благодаря ему Чанкая, где плелось столько интриг и козней, избежал участи Византийского дворца.

Я отчетливо помню другой случай, также связанный с «Кадрами», словно он произошел вчера. Один из моих близких товарищей порвал со мной и начал против меня кампанию в партийной газете, которая издавалась в Стамбуле. Я решил переговорить по этому поводу с Ататюрком и разыскал его в библиотеке дворца. Увидев меня, он поднял голову и сказал:

– Вчера ночью я приказал позвонить по телефону в редакцию газеты. Кампания против тебя прекращена.

Произнес он это холодно и официально, и лицо его, застывшее и неподвижное, казалось лицом античной статуи, олицетворявшей справедливость. Я никак не мог уловить в нем ни малейшего оттенка какого-либо теплого чувства ко мне. Приказ, который он отдал, нанес жестокий удар по авторитету одного из самых близких ему людей, приговорив его к политической смерти, но сделал это Ататюрк отнюдь не ради меня и уже вовсе не из-за того, что прогневался на моего противника. В таких вопросах личность для него не имела значения. Наш спор грозил вызвать раскол в самых недрах «его» партии. Два журналиста, члены одной партии, годами успешно работавшие бок о бок и защищавшие принципы революции, вдруг окончательно рассорились, вызывая сумятицу в партийных рядах. Ататюрк должен был воспрепятстбовать этому, что он и сделал со всей присущей ему решительностью.

Аналогичная обстановка создалась также сейчас, два года спустя после этого случая. Она и явилась причиной беды, которая свалилась на мою голову. Я был «пешкой» на политической шахматной доске. Я не играл сколько-нибудь видной роли, мне не стоило объявлять «шах и мат». Рука искусного мастера передвигала меня по этой шахматной доске и в конечном счете без ущерба для игры уберегла от преследований неприятельского слона.

Дорогой Ататюрк! Быть даже простой пешкой в твоих руках – большая честь. Но взгляни, какая неудача постигла меня впоследствии: я все та же пешка, но уже в руках других игроков и на другой шахматной доске. Теперь я осужден переходить из одних грубых и неуклюжих рук в другие, спотыкаться, порой падать, с каждым днем все больше и больше теряя силы.

С ПОСЛА ВЗЯТКИ ГЛАДКИ, НО…

Я не знаю, почему фраза «он получил государственный пост» вызывает у многих такую зависть. Что касается меня, то, когда мне впервые сказали: «Решение о назначении вас посланником второго класса утверждено. Обращайтесь в управление кадров для завершения необходимых формальностей», я испытал ощущение своей крайней неполноценности. Иными словами, я как-то сразу упал в собственных глазах и почувствовал себя таким обезличенным и зависимым от приказов и прихотей других лиц, что чуть было не закричал во всеуслышание: «Я не хочу! Я отказываюсь!»

Да, все обстояло именно так. В министерстве иностранных дел, том самом министерстве, куда я, бывало, заглядывал, чтобы приятно побеседовать с виднейшими из наших дипломатов, несколько чиновников, которых я прежде и в глаза не видел, теперь решали мою дальнейшую судьбу. Они собрали в досье все сведения о моей персоне и в соответствии с этими данными присвоили мне надлежащий ранг. Завтра или послезавтра эти же люди прикажут: «Якуб Кадри! А ну-ка, отправляйся в путь!» И это мне, которому, за исключением нескольких лет преподавания в лицее, никогда и нигде не приходилось служить, который и сам не приказывал и ни от кого не получал приказов…

Я привык быть независимым и, даже будучи членом народно-республиканской партии, продолжал говорить и писать все что думал. Четырнадцать лет подряд я, в числе еще трехсот с лишним человек, представлял народную власть в Великом национальном собрании. Вместе с Тевфиком Рюш-тю-беем, которому с завтрашнего дня предстояло стать моим начальником, я работал в комиссии по Лозаннскому мирному договору, и доклад о нем мы готовили оба: я – в качестве секретаря, он – в качестве референта. А теперь?.. Теперь в одной из комнат нижнего этажа министерства, возглавляемого моим бывшим коллегой, управляющий делами сообщил мне, что я должен уже через пятнадцать дней выехать к месту назначения. А один из сотрудников бухгалтерии присовокупил к этому, что если до тридцатого числа я не приступлю к работе, то буду снят с денежного довольствия. Бюрократические шестеренки завертелись, и я оказался зажатым между их зубцами.