Читаем «Дипломат поневоле». Воспоминания и наблюдения полностью

Иногда мы заглядывали в неизвестные загоны, хижины и деревни, усаживались под навесом кофеен и беседовали с местными жителями. Некоторые из них говорили по-турецки. Но почти все, и стар и млад, проявляли к нам такое внимание и дружелюбие, что с ними можно было договориться и без знания языка.

Очень часто происходили трогательные до слез сцены. Однажды под Эльбасаном к нашему автомобилю тяжелой походкой подошел старик, приложил к лицу, лбу и глазам красный флаг со звездой и полумесяцем и, воскликнув «турецкий», «турецкий», поцеловал его. В другой раз один старый пастух долго и ласково смотрел на нас и обратился к нашему шоферу: «Не новый ли это паша, прибывший из Стамбула в Тирану?»

Нам встречались бедные крестьянские ребятишки, дарившие букеты полевых цветов. Когда мы предлагали им деньги, они смущенно отказывались и убегали.

Албания – красивая страна, и народ ее благороден. Интересно знать, почему издали она нам казалась такой непривлекательной? Я смог дать ответ на этот вопрос только после того, как познакомился с официальной Албанией и с ее «высшим обществом». Я сразу же увидел, что все кадры официальной Албании составляют мушкетеры «Дворца звезд»[33]

или им подобные, словом,те, кого мы называем знатью европейской части Турции, прожигающей жизнь на виллах Босфора. Если к ним добавить еще чиновников старой Высокой Порты, то снова всплывет вся обветшалая и грязная архитектура Османского государства.

Откуда еще, кроме «Дворца звезд» и Высокой Порты, можно было скопировать правительственную систему молодому государству в центре Европы, систему, которая опиралась на произвол и насилие во внутренней политике, допускала роскошь и расточительство, а во внешней политике зависела от иностранных держав? У кого это государство научилось протягивать одну руку восточным соседям, а другую – западным, чтобы постоянно просить унизительную милостыню, в то время как бедные крестьянские дети гордо отказываются от подарка, который им хотят преподнести от всего сердца? Да, накипь нации, подобно тому как некогда у нас, всплыла и здесь на поверхность. Подлинных сынов страны, этих крестьян с незапятнанными, как их белые рубашки, сердцами, золотоволосых детей с чистыми руками и лицами, так же как некогда и нас, захлестнула эта мутная пена произвола.

Как хорошо, что мне представился случай познакомиться с ними и полюбить их до моей аудиенции у короля Зогу и до контактов с членами правительства! Иначе мои чувства к Албании могли бы стать превратными. Несмотря на это, я должен сразу же сказать, что во время моего восьмимесячного пребывания в Тиране в качестве посла все члены правительства и аристократы, начиная с короля, оказывали мне только хороший прием.

Так же тепло, как и в доме любого моего друга в Турции, встречали меня и в семье последнего визиря[34] периода абсолютной монархии Ферит-паши благодаря нашей старой дружбе с его братом Сюреяи и его младшим сыном, беднягой Риязом [35]

.

Король Зогу принял меня в простой обстановке, далекой от мучительного внешнего блеска, который был свойствен дворцу этого монарха-выскочки. Правда, рота солдат в голубой форме и белых перчатках, выстроенная для приветствия, производила впечатление опереточной сцены. Статс-секретарь воскликнул с порога зала, где я ожидал: «Le Roi!»[36]. Я вскочил со своего места и направился в апартаменты Зогу с подчеркнутой «важностью», но король встретил меня просто, стоя и произнес на чистом стамбульском наречии: «Прошу вас, господин Якуб Кадри». Это поставило все на свои места.

Оказывается, его величество король был даже моим читателем. Об этом мне сообщили члены его свиты. «Особенно он обожает ваш роман „Нур баба“», – сказали они. Как бы там ни было, сказалось честолюбие литератора, и, возможно, поэтому с первой встречи Ахмет Зогу показался мне очень симпатичным. И, может быть, поэтому мне было его жаль, когда страна подверглась итальянскому нашествию. И сейчас еще, находясь очень далеко от него, я с живым интересом слежу за всем, что с ним происходит. Правда, у Зогу, как и у всех восточных монархов, было много недостатков. Он прошел по запутанному, а может быть, и кровавому пути, чтобы встать во главе государства. Чтобы удержаться на своем посту, он сразу же создал систему охраны, подобную той, которая существовала у Абдул-Хамида [37]. Несомненно и то, что он был очень падок на деньги. Но, несмотря на все это, Ахмет Зогу был для своей страны порядочным человеком. Он положил конец анархии, длившейся с момента получения Албанией независимости. Он создал правительство по образцу цивилизованных государств и заставил его руководствоваться более или менее юридическими и законными нормами. Наконец, он открыл школы и добился самого трудного – общественного спокойствия и порядка.

С тех пор как король Зогу взял бразды правления в свои руки, в стране не осталось и следов кровной мести, бандитизма в горах и хулиганства на улицах, стало меньше краж. Я оставил свой пистолет в ящике письменного стола и спокойно разъезжал по стране, словно по Швейцарии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное