Читаем «Дипломат поневоле». Воспоминания и наблюдения полностью

Я сказал «военная и политическая обстановка 1937 года». Но если бы даже положение Италии на международной арене было значительно лучше, все равно случилось бы то, что случилось. Немецкий посол в Вене фон Папен, действуя подкупами, уже давно подготовил падение Австрии изнутри, хотя представители иностранных государств этого не заметили. Еще бы! Ведь они жили и действовали по формуле все того же французского посла, а между Австрией и Германией не велись переговоры и не заключались соглашения. К тому же в дипломатическом лексиконе не было даже места для термина «путч». Это варварское слово никак не соответствует традициям былых времен, так же как внезапное нападение одного государства на другое без всякого объявления войны. Разумеется, от Гитлера можно было ожидать всего. Он и власть в собственной стране захватил силой оружия.

Но оставим разговор о нацистских ордах и обратимся к истории. Кто, как не премьер-министр огромной империи Гогенцоллернов Бетман-Гольвег, не постеснялся в 1914 году раздавить маленькую самостоятельную Бельгию? А когда ему напомнили, что Германия гарантировала нейтралитет этой страны, и спросили, чего стоит заключенный им договор, он ответил: «Это клочок бумаги».

Таких примеров можно привести множество, и все они доказывают, что события в мире развиваются вопреки всем правилам и принципам дипломатии. Но «их превосходительства» упрямо стоят на своем и считают подобные отклонения чистой случайностью. «Это было, но это никогда не повторится», – уверяют они. Дипломат, сильный в латыни, скажет «ab hoc et ob hac» [28]

и не сочтет нужным изучить эти явления, а если и примется изучать, то все равно ни в чем не разберется, потому что в дипломатической схоластике нет места для их вразумительного толкования.

Застенчиво, как неопытный школьник, вступил я в мир дипломатии и пробыл в нем двадцать лет среди живых анахронизмов. Я жил не только за границей, я жил вне современной истории. Это была ссылка, ссылка в полном смысле слова. Двадцать лет я скитался по разным странам, двадцать лет мое сердце, мой ум, все мое существо были на чужбине. За все это время я не встретил ни одного друга, ни одного человека, разделяющего мои взгляды, мои убеждения, с которым я мог бы поделиться. Новое поприще навсегда останется для меня чуждым.

И я боялся приспособиться, боялся стать похожим на окружающих меня людей. Общество, в котором я находился, было фальшивым, но оно представляло собой цельный, самостоятельный, хотя и замкнутый в себе мир. И я представлял себе живую историю своей многострадальной страны. Прежде она жила какой-то привычной, обреченной жизнью. Изнутри – дряхлая, разваливающаяся империя, извне – безжалостный империалистический террор. И беззащитный народ веками изнывал под этим двойным гнетом. С одной стороны, «двор», с другой – «великие державы». Что же ему еще оставалось делать, как не согнуться и не погрузиться в глубокий сон со страшными видениями? Иного выхода не было. Страна была опутана и связана многочисленными «договорами» и «капитуляциями», и европейские дипломаты, притворяясь, что не понимают, в чем дело, называли Турцию «больным человеком». Многие тогда с нетерпением ждали смерти этого больного, чтобы поделить наследство.

И вот настал, казалось, смертный час. Но тут «больной человек» вдруг поднялся, встряхнулся и, разорвав все свои договорные путы, поверг своих душеприказчиков в глубокое разочарование. Тщетно задавали они вопросы: «Что случилось?» и «Как это могло получиться?». Никто не мог им на это ответить.

Так рухнул международный заговор против турецкого народа, который стоил его инициаторам стольких затрат, усилий и коварства. Но сумели ли дипломаты сделать на основании этого соответствующие выводы? Ничуть. Один из столпов европейской дипломатии лорд Керзон заявил Исмет-паше на Лозаннской конференции: «Вы хотите отменить условия капитуляции? Однако подумали ли вы о том, что без «юридических» и «финансовых» гарантий в Турцию не будет ввезено ни грана иностранного капитала. Что с вами будет тогда?»

Так думали в то время не одни английские лорды. Целый полк турецких дипломатов и государственных деятелей из числа прежних чиновников Высокой Порты были вполне согласны с Керзоном. Покончившая с ростовщичеством иностранных банков, вырвавшаяся из-под контроля Управления оттоманским долгом[29], Турция после многолетних войн и революций была истерзана и разорена. Народ голодал, а источники его существования иссякли.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное