Дисперсия

– Звучит разумно, – нехотя признала Элис. – Значит, у тела нет другого выхода, кроме как идти на риск, перемешивая советы обоих родителей в надежде, что ребенок получит более высокие шансы на здоровую жизнь, чем мог бы, будь в природе универсальное правило, требующее всегда подражать строго матери или строго отцу.

Ребекка выразила согласие. – Судя по опыту разведения животных и наблюдения за человеческими семьями, оба родителя вносят в потомство равный вклад.

– И нет причин считать, что этот процесс будет протекать иначе, если отец и мать принадлежат к разным фракциям?

– Вряд ли, – ответила Ребекка. – В момент зачатия – если таковое вообще возможно – тело не может отличить фракции друг от друга. К тому же известны случаи, когда фермеры платили за возможность использовать быков-чемпионов из других городов, чтобы привнести их черты в поголовье собственного скота.

Элис до сих приходилось будто шарить в потемках, но теперь у нее, по крайней мере, появилось более четкое представление о конечной цели. – Если тело ребенка в равной мере наследует свои инструкции от обоих родителей, и родителям даже не нужно принадлежать к одной фракции, то все мы – в меру своего здоровья – по сути следуем одному и тому же алгоритму. К какой бы фракции мы ни принадлежали, процессы, посредством которых мы поддерживаем эту самую принадлежность – сопротивляясь дисперсии, затрагивающей неодушевленную материю – должны быть совершенно одинаковыми.

Ребекка была озадачена. – Я не понимаю, что ты имеешь в виду под словом «одинаковые». Ритеранский желудок поглощает ритеранскую пищу, а митонский – митонскую.

– Ты сказала, что у матки нет абстрактных представлений насчет родословной ее хозяйки, – ответила Элис. – Стало быть, и ритеранские желудок, легкие и печень не знают о том, что их обладатель родом из Ритера. Все мы определенно следуем одним и тем же правилам, которые дают разный эффект лишь в силу того, что конкретные органы находятся в разных местах. – Она подавила желание добавить: «И под местом я имею в виду вовсе не город, а часть двенадцатимерного пространства Тимоти». – Меры, которые мой организм предпринимает для поддержания собственной целостности, с его точки зрения, ничем не отличатся от того, что с аналогичной целью делает тело митонца.

– Они используют один и тот же механизм защиты, – согласилась Ребекка. – Хотя я не до конца понимаю, отчего ты придаешь этому такое значение.

– Потому между фракциями существует идеальная симметрия, – заявила Элис, – но отсюда вовсе не следует, что такой расклад был единственно возможным. Я могу без вреда для себя следовать отцовским инструкциям – то же самое было бы верно, если бы вы с отцом поменялись местами…, или ваш вклад перемешался как-то иначе. Если бы ты была родом из Боннертона, а он – из Дрейвиля, это бы ровным счетом ни на что не повлияло. Но не исключено, что где-то, в далекой стране есть деревня, жители которой не смогли бы зачать детей ни с одним из наших знакомых, поскольку инструкции, необходимые для выживания их потомства, не отвечали бы той же цели, окажись они задействованными в наших телах.

– Эмм… допустим. – В Ребекке вновь проснулось подозрение.

– Если Дисперсия принадлежит к седьмой фракции, – заключила Элис, – то шаги, которые она предпринимает для своего выживания, могут не иметь ничего общего с тем, что нужно для выживания нам. Переписав ее инструкции в нашу фракцию, мы можем носить их с собой, позволяя этой информации оставаться частью нашей плоти – но результат такого подражания будет совсем не похож на мою собственную, доброкачественную родословную. Скорее, это будет напоминать вынашивание ребенка, зачатого одним из обитателей этой мифической деревни.

– Боюсь, я потеряла нить разговора, – призналась Ребекка. – По-твоему, у жертв болезни был секс с гоблинами, и теперь они производят на свет нежизнеспособное потомство от этой запретной связи?

Элис взглянула на бумаги Тимоти. Ей хотелось сказать: «Если как следует присмотреться, все это есть в математических выкладках. Некоторые из переменных – всего лишь имена, которые можно переставлять безо всяких последствий. Другие же, напротив, отличаются, как верх и низ, как день и ночь».

Но в глазах ее матери все это было не более, чем работой счетовода.

– Не страшно, – сказала она. – Я и сама пока что толком не понимаю, к чему все это идет. Дай мне еще немного подумать.

Глава 16

Во время похорон Элис держалась от семьи Тимоти на расстоянии. Чем еще она могла быть для них, если не напоминанием о той самой болезни, которая забрала их сына и брата?

Когда собравшиеся покинули кладбище, к Элис подошел незнакомый молодой человек. – Кажется, я видел вас в больнице, – сказал он. – Вы врач-исследователь?

– Скорее, ассистентка.

– Меня зовут Кристофер.

– Элис. – Она пожала ему руку.

– Приятно познакомиться. Тимоти все время о вас говорил.

От неловкости Элис отрывисто рассмеялась. – Я рада, что ему было кому пожаловаться на свою мучительницу.