Диссидент-2: Слово и дело

Я снова посмотрел на портрет Дзержинского, который безучастно взирал на всю эту суету, но смотрел мне прямо в глаза, и его не пугал мой прямой взгляд.

В этом положении меня и застал полковник Чепак.

***

– Ты чего стоишь столбом? – недоуменно спросил Чепак.

Я очнулся и посмотрел на него.

– Из Лепеля звонили, – сказал я. – Жена Гинзбурга сбежала. Оставила невнятную записку, собрала вещички – и с концами.

– Вот как... – протянул он. – Думаешь, есть связь?

Я кивнул.

– Это сегодня было, ей уже сообщили, что Гинзбург скончался. Так что это не просто совпадение.

– Нет, не совпадение, – Чепак покачал головой. – Но и делать с этим что-то... непонятно, что делать. Она-то по делу не проходила.

– Я посоветовал коллегам объявить её в розыск, как раз по нашему делу. Так что быстро закрыть не получится... не смотрите так, Трофим Павлович, вы же согласились, что этот побег – не совпадение. Надо её отловить и спросить построже. А там всё будет зависеть, что она ответит. Может и пустышка. А может – нет. Я не уверен. Но уверен, что просто так оставлять это нельзя.

Мне вдруг пришла в голову мысль, что Виктор Гинзбург всё знал о прошлом жены, но его это прошлое не касалось, а потому он и не мстил ей, наоборот – прикрывал, если нужно было, буквально тащил по жизни. Они даже работали в одном цеху – на тот случай, наверное, если вдруг что случится. Почему он её подобрал – неизвестно. Возможно, когда-то Гинзбург и собирался от неё избавиться, но сначала был ранен и слаб, а потом привык. И Тонька двадцать восемь лет была за ним, как за каменной стеной. Скорее всего, она была в курсе охоты мужа на бывших локотских полицаев. И, скорее всего, у них была какая-то договоренность на тот случай, если его схватят. Она и про меня знала – наверное, он рассказал после того, как установил мою личность. И та записка была адресована мне.

Впрочем, более интересен другой момент – Виктор Гинзбург понимал, что его хобби вещь опасная, и когда его арестуют, жена непременно попадет под самое пристальное внимание компетентных органов, которые установят все детали её биографии. Это действительно позор для семьи – в первую очередь, для дочерей. Да и он сам уже не сможет отделаться минимальным сроком – накинут за укрывательство военных преступников, тут к адвокату ходить не нужно. И их договоренность, видимо, включала и исчезновение Тоньки после ареста мужа. В лучше случае её тело найдут в ближайшем лесу. В приемлемом – не найдут никогда. В худшем – она уже завтра будет давать показания в лепельском отделе КГБ.

Блин, ну зачем она сбежала именно сейчас? Дело его мужа уже почти было переквалифицировано в «убийство в состоянии сильного душевного волнения», вскоре его закрыли бы из-за смерти подозреваемого. Признание следователь получил, оружие преступления имеется в наличии, любой судья сочтет вину Гинзбурга доказанной. Даже факт смерти подозреваемого установлен на сто процентов – ведь он умер прямо у нас, и это бесспорно, даже если не учитывать заключение врачей «скорой» и справку от патологоанатома из сумского морга. Ну а выяснять, кем он был во время войны, точно ли партизанил и не ушел ли потом в РОНА – про такие случаи коллеги из Брянска рассказывали – никто и не стал бы.

Впрочем, теперь я мог ничего не рассказывать матери Орехова. Я и раньше не был уверен в том, что это непременно надо делать, хотя предъявление фотографий и очная ставка могли что-то прояснить, а теперь точно знал – надо просто забыть этот эпизод жизни Виктора Орехова и жить дальше, уже собственной жизнью. Как, собственно, я и планировал с самого попадания в это тело и в этот год.

[1] Семичастный был вторым секретарем ЦК КП Азербайджана с августа 1959 по ноябрь 1961 года. В Москве он жил с 1950-го, когда стал секретарем ЦК ВЛКСМ, и до 1967 года, когда его отправили обратно в Киев.

[2] Хрущев умер в сентябре 1971 года.

[3] Все трое добивались восстановления в партии очень активно, у них и сторонники были, за них просили, но Брежнев отказывал по каким-то своим резонам. В итоге Молотова восстановил уже Черненко в мае 1984-го, но тайно, даже без коротенькой новостюшки в «Правде», а остальных то ли не успел, то ли не захотел; Горбачев же этими вопросами принципиально не занимался. Прожили они достаточно долгие жизни. Молотов скончался в 1986-м, Маленков умер в 1988-м, Каганович – в июле 1991-го, за месяц до ГКЧП. Единственный, кого Брежнев из этой группы восстановил в партии – человека, известного как «…и примкнувший к ним Шепилов», в 1977-м. Но ссылки Шепилов тоже не избежал – сначала его отправили директором в Институт экономики АН Киргизской ССР, в начале 60-х вернули в Москву и разрешили работать археографом в Главном архивном управлении при Совмине СССР.