Диссидент-2: Слово и дело

– Да, Трофим Павлович, файф-о-клок ти, так и переводится – пятичасовой чай, – я доброжелательно улыбнулся.

– Да, именно так, – кивнул полковник. – Вот и попробуем с тобой эту буржуйскую традицию...

Я не стал упоминать, что это была традиция высшего класса, хотя в этой Англии сейчас подобные ритуалы популярны уже сами по себе, а у знати периодически возникают новые причуды. Но пятичасовой чай всё ещё держит позиции. Правда, на мой взгляд, закуски были совсем не легкими, особенно буквально сочащийся маслом торт.

Чай я себе налил, даже сумел пошутить про то, что сахар это белая смерть. Но потом всё-таки спросил:

– Трофим Павлович, зачем вы меня вызвали?

– Ох, молодежь, – он неодобрительно покачал головой. – Вечно вы куда-то спешите, спешите, словно завтра всё заканчивается. Нет, Виктор, завтра будет новый день, а спешка, как известно, нужна лишь при ловле блох. Посиди со стариком, забудь о делах. Ведь наверняка же побежишь к этому своему гитаристу на гитаре играть?

Я вздохнул. После того, как полковнику удалось нацепить на меня оружие, он нашел новую точку приложения своих начальственных усилий. Теперь он по поводу и без повода поминал гитару – иногда с Савой, иногда без, – и делал это так, словно не одобрял моё увлечение. А, может, и в самом деле не одобрял, хотя я воспринимал его слова как белый шум – что-то слышно, а суть неважна или её и вовсе не существует.

– На выходных, может, зайду, – я пожал плечами. – Надо пользоваться случаем, дома играть на электрогитаре не станешь, соседи тут же милицию вызовут, а там можно от души, никого не стесняясь. Я же вам говорил, что разница существенная, акустика на многое способна, но многое и не может.

– Ладно-ладно, – Чепак тут же дал задний ход. – Я разве с осуждением? Просто интересуюсь. Но вообще увлечение это хорошо... У меня вот так и не сложилось, вечера провожу в кресле, радио слушаю.

Я подумал, что это тоже своего рода увлечение, хотя вряд ли оно появилось у полковника само собой – скорее, в пятидесятые, после перевода сюда, каждый день ждал, что за ним всё-таки придут, а потом просто привык расслабляться после работы именно так. Правда, мог бы уже и на телевизор переключиться – технологии всё же не стоят на месте.

– Может, и я так буду, – заметил я. – Гитара это для здоровья больше, мелкая моторика развивается, врачи говорят – от инсультов помогает, кровь в мозгу не застаивается. Вот и перебираю струны.

– Молод ты ещё о здоровье так беспокоиться, – проворчал Чепак.

– Лучше беречь его смолоду, потом только лечиться и останется, – парировал я. – Так зачем вызывали, Трофим Павлович?

Мы уставились друг на друга, и он не выдержал первым. Отвел глаза – якобы для того, чтобы взять ещё одно пирожное.

– А сам как думаешь?

В принципе, самый правильный ответ подчиненного на такой вопрос любого начальства – «понятия не имею». Служебные инструкции не предусматривают наличие у подчиненных экстрасенсорных способностей, и этот вариант все британские ученые считают самым безопасным. В противном случае начальник лишь узнает, что именно тревожит подчиненного и будет активно ковырять в этом направлении.

Но это была совсем не та ситуация, хотя Чепак явно готовил мизансцену с большой любовью. И мне захотелось ему подыграть.

– Возможно, вы решили рассказать мне, зачем вам нужно было, чтобы мы спели на смотре на русском? – я тоже отвел взгляд, чтобы налить себе чай и дать полковнику обдумать мой вопрос.

Он не торопился – пил свой чай, хрустел печеньем и смотрел куда угодно, только не на меня.

– Семичастный? – спросил он наконец. Я не ответил. – Он, больше некому... Эх, испортила его Москва, я же помню, каким он был раньше, а тут, наверное, пробило – как же, почти земляк и в такой ситуации. Сам-то ты нипочем не догадался.

Я продолжал молчать. За эти месяцы я обнаружил, что у Чепака была очень интересная особенность мышления – он очень быстро выстраивал по имеющимся у него данным некую картину мира, а потом действовал, исходя из неё. Если созданная воображением полковника картина оказывалась неверной – он быстро вносил коррективы и продолжал действовать почти без раздумий. Наверное, полезное качество за линией фронта, когда на счету каждая секунда, но очень неразумная в условиях мирного времени. Впрочем, по моим представлениям, Чепак до сих пор воевал, хотя и заметно снизил интенсивность боевых действий – видимо, даже до него дошло, что страна победила двадцать семь лет назад.

– Или догадался бы? – он хитро прищурился и посмотрел на меня.

– Да догадался бы, – сказал я. – Или кто-нибудь просветил бы после того прогона. Тот же Петрович, он человек добрый, не дал бы попасть впросак.

– Прогона?

– Это когда мы перед комиссией выступали, – пояснил я. – В театрах так показ окончательной версии спектакля называют. Всё по-настоящему, только без зрителей.

– А, ты вот о чем... – протянул Чепак. – Я в театрах не очень, только по тюрьмам... а там это... ну что-то вроде приказа от авторитетного сидельца.