Дитя Эльфа и Погремушки

У меня не было определенного понимания, и я искала его. Где, как не здесь, рядом с истово верующим, находятся все ответы? Тем более что вдалеке от пугающего города с пожирающей все вокруг мглой можно было спокойно обо всем подумать и предположить, что действительно чудом мне удалось выжить, упав с такой высоты. Что тьма действительно нечто большее, чем просто отсутствие света. Что тот сон, в котором я сначала сжималась в безумно маленькую точку, расширялась благодаря внутреннему свету, – не просто плод больного воображения и недавней травмы. Что увиденное в галерее нательной живописи – темная сущность, завладевшая Эриком – существует на самом деле.

И реально казалось поверить словам темной фигуры в ночной подворотне, пропахшей гнилыми зубами и грязной плотью.

Что, если я действительно избранная? Что, если у меня есть особая миссия, особый дар… Об этом все детство твердил отец. Может быть, пора в это поверить?

Эти размышления обычно заканчивались диким безудержным смехом. Я смеялась над собой и своими мыслями до слез и не понимала, то ли это слезы облегчения, то ли горя.

Но чаще я старалась вообще ни о чем не думать. Здесь, где меня не торопили с поиском работы – крышей над головой и тарелкой еды меня обеспечивали, – можно было вернуться в детство. И я делала это с удовольствием. Долго каталась на старом, совсем разбитом велосипеде по окрестностям, пугая одним свои видом ветхих старушек, коротающих последние дни, если не минуты, жизни в тени редких навесов или огромных разноцветных зонтов. Иногда заезжала так далеко, что ноги отказывались слушаться, и тогда я искала первое попавшееся убежище, чтобы скрыться от палящего солнца. Чаще всего это оказывались пещеры, где я могла спокойно снять кофту и насладиться прохладой кирпично-красных стен. В особо жаркие дни приходилось сидеть дома, и я проводила все больше времени в отцовской библиотеке, день за днем погружаясь в тайные знания и с удивлением открывая для себя его мир.

Как оказалось, отец не остался ярым приверженцем одной религии, с удовольствием собирал книги и читал обо всех возможных вариантах. Когда я его спросила об этом, он только улыбнулся, пробормотал что-то вроде “Бог един” и не стал вдаваться в полемику, видно, наученный горьким опытом околорелигиозных споров, которые так любили разводить местные жители, – здесь нашли себе место как минимум три религии, и уживаться вместе иногда оказывалось крайне тяжело.

К концу второй недели я откровенно заскучала. Было бы здорово пережить тут зиму, не кутаясь в теплое пальто и не накрываясь дополнительным очень тяжелым одеялом, но пора решиться, найти работу – хотя бы учителем рисования в местной школе – и признать в себе простую деревенскую девчонку. Уехать отсюда я пока не могла – не могла оставить отца одного из страха, что в его ухудшающемся состоянии тяжело будет справляться по дому.

– Папа, как думаешь, меня возьмут в местную школу? – пробурчала я, пережевывая тушеное мясо с зеленым горошком и разваренным картофелем.

– В школу, – нахмурился он. – Не думал, что тебе такое нравится, Рея.

– А мне и не нравится, – вздохнула я. – Но работать нужно.

– Погоди. Что-нибудь подвернется, – улыбнулся отец. – Жизнь и судьба улыбаются только тем, кто не предает себя, дочка.

Оставалось только улыбаться, доедая тарелку картошки с мясом.

А той же ночью, сидя у горящих свечей, заряженных чьими-то молитвами, я услышала голос. Точнее, шепот. В нем перемешивались знакомые звуки, связывающиеся в незнакомые слова. Только одно я уже слышала – “вакуо”. Так скрежетала темнота в подъезде в тот вечер, когда вырубился свет. Так прошипела темная фигура в подворотне, назвав меня избранной. Сначала я думала, что просто уснула, и опять снится непонятный сон. Помотав головой из стороны в сторону, я поднялась на ноги, подошла к свечам и поднесла ладонь к огню.

Больно! Невыносимо! Отпрянув к стене, я забилась в угол, но шепот все нарастал.

– Ваааакууууооооо!

По углам побежали тени. Они казались живыми, дышали, пульсировали. Переметнулись к алтарю и там же пропали, опалившись о пламя свечей. Следом полетели искры, повалил черный дым. Фитильки затрещали, поддакивая несмолкаемому голосу, который с каждой секундой звучал громче и яростнее. Свет разгонял тьму, струился из ниоткуда и тоже жил, пульсировал.

Я вжалась спиной в стену, ударилась головой об икону и почувствовала боль в плече – кожа горела, символ, вытатуированный в последний день моего пребывания в городе, превратился в кровоточащую язву, источающую гнойное зловоние. Голова закружилась, помещение церкви сжималось, грозясь раздавить меня, превратить в кожаный мешок, наполненный перемолотыми костями и раздавленной плотью. Несколько секунд еще получалось цепляться за реальность, но спустя мгновение все померкло – я потеряла сознание.

***