Я подумываю об отъезде из Германии. Основная причина – принудительный набор на военную службу. В этом году будут призваны мужчины моего года рождения (1906). Мне кажется несовместимым с моими убеждениями участвовать при нынешних обстоятельствах в войне. С другой стороны, Исповедническая церковь еще не заняла определенной позиции по данному вопросу и, вероятно, в данных обстоятельствах и не сможет ее занять. Я бы нанес непоправимый вред своим собратьям, если бы совершил поступок, который режим воспринял бы как типичное проявление враждебности нашей Церкви по отношению к государству. Хуже всего для меня необходимость принимать военную присягу. В целом эта ситуация меня весьма смущает и тем более потому, что я уверен: я не хочу служить в этих обстоятельствах именно и исключительно из христианских принципов, но лишь немногие друзья меня в этом поддержат. Хотя я много читал и думал по этому поводу, но так и не решил, как бы я поступил при иных обстоятельствах. Однако при нынешнем положении дел я погрешил бы против собственных убеждений как христианин, если бы взялся за оружие «здесь и сейчас». Я подумывал о миссионерстве – не как о выходе из ситуации, но потому, что это позволило бы мне служить там, где служба действительно нужна, однако нынешнее международное положение Германии исключает миссионерскую деятельность немцев, а о возможностях сотрудничества с миссионерскими обществами Британии мне ничего не известно. И в то же время, я все еще питаю величайшее желание служить Исповеднической церкви до тех пор, пока это не сделается вовсе невозможным390.
Такова была в сжатом виде проблема, которую Бонхёффер пытался решить в тот момент, и так проявлялось его убеждение, что одними лишь принципами христианин руководствоваться не может. Принципы работают до определенного момента, а дальше необходимо расслышать голос Бога, понять, к чему призывает Бог именно тебя, как отдельную личность, а не вместе со всеми. Бонхёффер не считал допустимым лично для себя участвовать в агрессивной войне, однако не считал себя и вправе возвести свою позицию в абсолютное правило и даже публично отстаивать ее, ставя тем самым в трудное положение Исповедническую церковь. Он искал выход, который позволил бы ему действовать в согласии со своей совестью, но не принуждать других поступать по его убеждениям.
Так бывало не всегда: были вопросы, по которым он громко заявлял о своем мнении и требовал того же от других. Дискуссия по Арийскому параграфу – лучший тому пример. Но воевать «за Германию» – это особый вопрос, и по нему Дитрих не был готов выступить, хотя избежать решения тоже практически не представлялось возможным. Но должен же найтись выход! Он молился об этом и просил совета у людей, которым доверял, в первую очередь у епископа Белла.
В Англии Бонхёффера ждали радостные встречи со старыми друзьями – Францем Хильдебрандтом и Юлиусом Ригером. Он пообщался с коллегами по экуменическому движению, но ничего приятного от них не услышал. 29 марта он вместе с Ляйбхольцами отправился в Оксфорд, а 3 апреля с Юлиусом Ригером и Герхардом Ляйбхольцем – в Сассекс к Нибуру, на чью помощь Дитрих рассчитывал. Бонхёффер объяснил бывшему своему преподавателю, что официальное приглашение лектором в «Юнион» сроком на год решило бы все его проблемы, но оформить такое приглашение нужно срочно. Нибур хорошо понимал серьезность ситуации и принялся действовать незамедлительно, дергая за разные ниточки.