С этой открыткой я посылаю тебе напоследок самые добрые пожелания перед тем, как мы выйдем в Атлантический океан и почтовое сообщение прервется. Мы только что вышли из Саутгемптона и через несколько часов причалим в Шербуре. Каюта у меня очень просторная, и в целом удивительно, какие большие помещения на этом корабле. Погода замечательная, море совершенно спокойно.
8 июля он встретился на пароходе с молодым выпускником «Юниона». «Это было словно ответ на молитву, – писал он. – Мы говорили о христианстве в Германии, США и Швеции, откуда он возвращается. Миссия – в Америке». Он все еще смотрит вперед, думает о предстоящей работе в США, но уже 9-го в письме Бетге чувствуется печаль о разлуке с Германией и «братьями»: «Вы будете работать там, а я в Америке, но мы оба там и только там, где Он. Он соединяет нас. Или я ошибся и не там ищу Его? Где Он для меня? Нет, говорит Господь, «ты – Мой слуга»400. 11 июня выпало на воскресенье, но церковной службы на корабле не проводилось. Бонхёффер и Бетге договорились ежедневно в одно и то же время читать молитвы и медитировать. Это правило Бонхёффер установил в Финкенвальде: ежедневная медитация над текстом Писания и дивное единство тех, кто в один и тот же час занят одним и тем же размышлением. По мере того как судно приближалось к Нью-Йорку, все труднее было синхронизировать часы из-за разницы во времени. «Но я всецело с тобой, сегодня сильнее, чем когда-либо», – писал он. С беспощадной честностью он призвался в том, как трудно различать собственные побуждения и Божью волю.
Если б только преодолеть сомнения по поводу своего пути, поиски в глубинах собственного сердца, которое всегда непостижимо, – «Ему ведомы тайны сердца». Вихрь обвинений и оправданий, желаний и страхов, все помрачает в наших глазах, а Он с полной ясностью проникает в наши тайны и в глубине этих тайн видит имя, которое Он Сам и начертал: Иисус Христос. Так и мы однажды с полной ясностью увидим глубины Божьего сердца и сможем прочесть – вернее, увидеть – имя: Иисус Христос. И тогда мы отпразднуем Воскресение. Мы познаем и увидим то, во что ныне верим, наступит день, мы вместе отслужим службу в вечности.
Начала и концы принадлежат Тебе, Господи, мой лишь промежуток между ними – жизнь. Я блуждал во тьме и не находил себя. В Тебе, Господи, ясность, и дом Твой – свет. Короткий промежуток – и все свершится, и тогда ничтожна станет всякая борьба, и я омоюсь водами жизни и буду беседовать с Иисусом во веки веков401.
Двадцать шесть дней
12 июня, ровно через восемь лет (без одной недели) после отъезда из Нью-Йорка, Бонхёффер возвратился в этот огромный город, главную гавань Америки. Многое изменилось и в нем самом, и в Нью-Йорке. Линия небоскребов уже не приветствовала его ухмылкой, как в прошлый раз, не похвасталась новыми зубиками: строительная лихорадка, неиссякаемая энергия, бродильные дрожжи ушли вместе с эпохой джаза. Тогда Великая депрессия только начиналась – теперь сказывались десять тощих лет.
В порту Бонхёффера встретил преподобный Мэси из Федерального совета церквей и проводил его в гостиницу Парксайд. На следующее утро, во вторник, Дитрих завтракал с Генри Лейпером. «Он зашел за мной и чрезвычайно любезно меня приветствовал. Первые наметки будущего. Я выдвигаю основное условие: за какую работу я ни взялся бы, самое позднее через год я намерен вернуться. Удивление. Но для меня ясно, что нужно будет вернуться»402.