Но зато теперь стала явной и отвага людей, противостоявших безбожному и бесчеловечному режиму. Избитые, измученные пытками люди на суде бросали в лицо палачам заявления, от которых Фрейслер и прочие твердолобые наци только зубами скрипели в бессильной ярости. Эвальд фон Кляйст-Шмецин назвал решение изменить Гитлеру «приказом свыше». Ханс-Бернд фон Хэфтен уверял, что Гитлер войдет в мировую историю как «главный злодей». Фон дер Шуленберг сказал своим судьям: «Мы решились взять это деяние на себя, чтобы спасти Германию от чудовищного несчастья. Я знаю, что за участие в этом деле я буду повешен, но не сожалею о содеянном и лишь уповаю, что кому-то повезет с этим больше»657. Многие подсудимые высказывались в том же духе, и вскоре Гитлер закрыл судебное заседание для прессы.
Мария отчаивается
Еще до неудавшегося покушения 20 июля появились признаки того, что Мария все хуже справляется с ожиданием и страхом. Письма от нее в тюрьму приходили реже, девушка страдала мигренями, бессонницей, падала в обмороки. Ее сестра Рут-Алис наблюдала «симптомы тяжелого эмоционального кризиса». Каждый раз она возвращалась из Тегеля «в отчаянии»: она видела, что положение Дитриха становится безнадежным. В июне она попыталась обсудить с ним эту ситуацию в письме. Письмо не сохранилось, но ответ Дитриха от 27 июня помогает догадаться о переживаниях Марии.