Дюбуа

В этих высказываниях Дюбуа четко отражалась его позиция по негритянскому вопросу в то время: образование — панацея от всех зол. Надо дать возможность неграм стать образованными людьми, и это решит все экономические и политические аспекты негритянской проблемы. Этот гипертрофированный примат проблемы образования был составной частью его главной теории — «талантливые десять процентов» поведут за собой весь негритянский народ и выведут его на светлую дорогу всеобщего равенства и братства.

Взгляды Дюбуа на негритянскую проблему в определенной мере отражало его выступление в Бостоне в 1891 году. Двадцатитрехлетний аспирант Гарварда с горечью говорил о том, что, по его мнению, есть плохого в негритянской расе. Он возлагал в значительной мере на негров ответственность за условия, в которых они находились. Он заявлял, что негры не сделали вклада в цивилизацию и они находятся на примитивном уровне развития. Дюбуа подчеркивал, что библиотеки и литературные общества игнорируются неграми. Он обвинял негритянскую церковь за бездеятельность в деле организации негритянского образования. Негры, говорил Дюбуа, унижают себя, воспринимая «англосаксонский образец морали».

Это было выступление человека, горячо переживавшего за свой народ. Его критика в адрес негров была направлена на то, чтобы активизировать движение широких масс негритянского народа, показать то, что мешает неграм успешно бороться за разрешение негритянской проблемы.

Дюбуа никогда не был аскетом, человеком, отгораживающимся от реальной жизни, но он, как правило, старался избегать того, что могло помешать его занятиям, он стремился взять Ст пребывания в университете все, что можно было взять.

Но в Гарварде была одна студенческая организация, членом которой он горячо хотел быть, — «Веселый клуб», объединявший тех, кого у нас принято называть участниками художественной самодеятельности. У Дюбуа был хороший голос, он любил и понимал музыку, и тем не менее доступ в «Веселый клуб» для него оказался закрыт. Причина была одна: респектабельные студенты — члены клуба, разъезжавшие со своими концертами по всей стране, не пожелали иметь в своей компании цветного.

Дюбуа воспринял отказ очень спокойно. Причиной этого являлось то, что за три года проживания на Юге он прошел через чистилище расовой дискриминации и сегрегации, и решение «Веселого клуба» не явилось для него неожиданностью. Примеров подобных оскорблений было немало. На одном из приемов, например, белая дама с настойчивостью, достойной лучшего применения, назойливо пыталась подчеркнуть, что она принимает Дюбуа за официанта.

Круг друзей Дюбуа состоял из цветных студентов Гарварда и других учебных заведений и негров, живших в Бостоне. Их объединяла общая культура, общая расовая принадлежность, одинаковая судьба, неотъемлемой частью которой была расовая дискриминация. Эти люди жили в одном духовном мире, и вполне естественно, что этот мир сплачивал и объединял их. Так сложилась самостоятельная негритянская община, подобных которой было в США десятки тысяч.

Повторялось то, что уже было так хорошо знакомо по учебе в Фиске, где существовал непроницаемый расовый барьер. Дюбуа и в Университете Фиска и в Гарварде отличался от значительного большинства негров тем, что добровольно принимал расовую сегрегацию. Это не была капитуляция раба перед рабовладельцем, признание цветным превосходства белого. Наоборот. это была своеобразная, возможно не лучшая, но форма протеста и даже борьбы против расового барьера. Многие негры, стремясь вырваться из расового барьера, искали покровительства белых, старались как можно скорее приобщиться к «белой» культуре. Дюбуа шел иным путем он пытался всеми возможными средствами доказать, что негр не ниже белого, что цветной может превосходить белого и в интеллектуальном, и в духовном, и в моральном отношении.

Дюбуа в определенной мере замыкался в расовом барьере. «Это, разумеется, не было моим окончательным решением. Впоследствии, став сплоченными и вооруженными знаниями, мы, негры, должны были сломать этот расовый барьер, пока же мы собирались в единый кулак, готовясь к борьбе, и были счастливы. Возможно, что, предвидя в будущем полное слияние человеческого общества, когда не будет ни дискриминации, ни неравенства, я еще сильнее испытывал желание общаться пока с людьми одной со мной расы и по мере возможности забывать о существовании этого окружающего меня «мира белых».