Дьюма-Ки

– Уайрман позвонил вашей жене, пока вы спали. Долго она говорить с ним не стала, поэтому он позвонил какому-то парню, с которым познакомился на вашей выставке… мистеру Боузману?

– Расскажи мне.

– Эдгар, вы уверены…

– Рассказывай.

Фрагментарная, бессвязная версия Пэм уже во многом забылась: подробности заслонил образ волос Илзе, плавающих по поверхности переполненной ванны. Возможно, ничего такого и не было, но образ этот, дьявольски яркий, дьявольски четкий, заслонял собой едва ли не все остальное.

– Мистер Боузман сказал, что полиция не нашла следов взлома, и они думают, что ваша дочь сама открыла дверь, пусть даже произошло это глубокой ночью…

– Или Мэри нажимала на все кнопки домофона, пока кто-то не впустил ее в подъезд. – Моя ампутированная рука зудела. В глубине. Сонно. Даже мечтательно. – Потом она подошла к квартире Илзе и позвонила в дверь. Предположим, назвалась кем-то еще.

– Эдгар, вы гадаете или…

– Предположим, сказала, что она из певческой группы, именуемой «Колибри», предположим, сказала, что с Карсоном Джонсом произошло несчастье.

– Кто…

– Только она называет его Смайликом, и вот это убеждает мою дочь.

Уайрман вернулся. Как и плавающий в воздухе Эдгар. Находящийся-на-земле-Эдгар видел повседневность залитого флоридским солнцем утра на Дьюма-Ки. Парящий-над-головой-Эдгар видел больше. Не все, но слишком уж многое.

– Что произошло потом, Эдгар? – спросил Уайрман. Очень мягко. – Как по-твоему?

– Предположим, Илзе открывает дверь и, когда она это делает, видит перед собой женщину, которая нацелила на нее пистолет. Откуда-то она знает эту женщину, но в ту ночь она уже пережила страшные мгновения, она дезориентирована, не может понять, где видела ее прежде – память отказала. Может, оно и к лучшему. Мэри приказывает Илзе повернуться к ней спиной, а когда Илзе это делает… когда она это делает… – Я опять заплакал.

– Эдгар, не надо. – Джек и сам был на грани слез. – Это всего лишь догадки.

– Не догадки, – возразил Уайрман. – Пусть говорит.

– Но зачем нам знать…

– Джек… мучачо… мы сами не знаем, что нам нужно знать. Так что пусть говорит.

Я их слышал, но издалека.

– Предположим, Мэри ударила Илзе по затылку, когда та повернулась к ней спиной. – Я вытер слезы. – Предположим, ударила несколько раз, четыре или пять. В кино тебя бьют один раз, и ты отключаешься. В реальной жизни, подозреваю, этого мало.

– Скорее всего, – пробормотал Уайрман, и, разумеется, мои предположения подтвердились. Череп моей If-So-Girl раздробили в трех местах последовательными ударами рукоятки пистолета, и Илзе потеряла много крови.

Мэри тащила ее по полу до ванной комнаты в конце короткого коридора между спальней и закутком, который служил Илли комнатой для занятий. Кровавый след протянулся через гостиную-кухню (где, вероятно, еще стоял запах сожженного рисунка) и коридор. Потом Мэри наполнила ванну водой и утопила мою потерявшую сознание дочь, как котенка. Покончив с этим, вернулась в гостиную, села на диван и выстрелила себе в рот. Пуля вышла через макушку, выплеснув на стену все идеи об искусстве вместе с немалым количеством волос. Произошло это в четыре утра. Внизу жил мужчина, страдающий бессонницей. Он знал, как звучит пистолетный выстрел, и позвонил в полицию.

– Зачем ее было топить? – спросил Уайрман. – Я этого не понимаю.

«Потому что у Персе такая манера», – подумал я.

– Больше мы не будем это обсуждать, – подвел я итог. – Хорошо?

Он сжал мою оставшуюся руку.

– Хорошо, Эдгар.

«А если мы закончим это дело, может, нам уже и не придется», – подумал я.

Но я нарисовал мою дочь. В этом я не сомневался. Я нарисовал ее на берегу.

Мою мертвую дочь. Мою утопленную дочь. Нарисовал на песке, чтобы ее забрали волны.

«Ты захочешь, но нельзя», – сказала Элизабет.

Ох, Элизабет.

Иногда у нас нет выбора.

iii

Мы глотали крепкий кофе в залитой солнцем кухне «Розовой громады», пока пот не выступил на щеках. Я принял три таблетки аспирина, запил все тем же кофе, отправил Джека за двумя «мастерскими» альбомами. И попросил заточить все цветные карандаши, которые он сможет найти наверху.

Уайрман наполнил большой пластиковый пакет продуктами из холодильника: упаковками с нарезанной кружочками морковкой, ломтиками огурца, одной «курицей-астронавтом» Джека, по-прежнему в герметичном «скафандре». Добавил шесть банок пепси и три большие бутылки с водой «Эвиан».

– Удивительно, что ты можешь думать о еде. – В голосе Уайрмана слышался легкий упрек.

– Еда меня нисколько не интересует, – ответил я, – но, возможно, мне придется рисовать. Даже больше, я уверен, что мне придется рисовать. А процесс этот жжет калории с невероятной скоростью.

Вернулся Джек с альбомами и карандашами. Я просмотрел его добычу, отправил назад за ластиками. Подозревал, что мне может понадобиться что-то еще (а разве бывает иначе?), но на тот момент не мог сказать, что именно. Глянул на часы. Без десяти двенадцать.

– Ты сфотографировал разводной мост? – спросил я вновь спустившегося на кухню Джека. – Пожалуйста, скажи «да».

– Да, но я подумал… эта история с краснухой…

– Покажи фотографии.