Дьюма-Ки

– Нам лучше отвезти его в «Эль Паласио», – подал голос Уайрман. – Я не хочу терять время… черт, но я не хочу потерять и его… и все это очень уж нехорошо.

– А вот с точки зрения Персе как раз хорошо, – возразил я. Теперь моя больная нога зудела, как и ампутированная рука. Ее словно пронзали электрическими разрядами. – Это ее ядовитый защитный рубеж. А как ты, Уайрман? Желудок не беспокоит?

– Нормально, но мой слепой глаз… тот, что был слепым… чертовски чешется, и гудит голова. Вероятно, от этого гребаного радио.

– Это не радио. А не рвет нас, в отличие от Джека, только потому, что мы… ну… скажем так, вакцинированы. Ирония судьбы, верно?

Сидящий за рулем Джек застонал.

– Чем ты можешь ему помочь, мучачо? Можешь что-нибудь сделать?

– Думаю, да. Надеюсь на это.

Альбомы лежали у меня на коленях, карандаши и ластики – в поясной сумке. Я открыл карандашный портрет Джека, нашел в сумке ластик. Стер Джеку рот и нижние дуги глаз, до самых уголков. Зуд в правой руке усилился, и я уже не сомневался, что задуманное мною сработает. Я вызвал из памяти улыбку Джека на кухне (когда я попросил его улыбнуться, думая о чем-то особенно радостном), и быстро зарисовал ее синим карандашом. На это ушло не более тридцати секунд (когда дело касается улыбок, ключевой элемент – глаза, так было и есть), но эти несколько линий кардинально изменили лицо Джека.

И я получил не только то, что ожидал. Когда рисовал, увидел Джека, целующего девушку в бикини. Больше, чем увидел. Ощутил гладкость ее кожи, даже несколько песчинок, прилипших к пояснице. Почувствовал запах ее шампуня и легкий привкус соли на губах. Узнал, что имя девушки – Кейтлин, а Джек называл ее Кейт.

Я вернул карандаш в поясную сумку, закрыл ее на молнию.

– Джек? – позвал я ровным, спокойным голосом. Он не открыл глаз, пот по-прежнему блестел на щеках и лбу, но дыхание стало ровнее. – Как ты? Тебе получше?

– Да, – ответил он все еще с закрытыми глазами. – Что вы сделали?

– Раз уж мы тут одни, могу сказать, что это и есть та самая магия. Перебил одно заклинание другим.

Уайрман перегнулся через мое плечо, взял блокнот, всмотрелся в портрет, кивнул.

– Я начинаю верить, что ей следовало оставить тебя в покое, мучачо.

– Ей следовало оставить в покое мою дочь, – ответил я.

х

Мы простояли еще пять минут, чтобы Джек привык к открывшемуся у него второму дыханию. Наконец он сказал, что можно ехать дальше. Бледность с лица сошла. Я задался вопросом: а столкнулись бы мы с той же проблемой, если бы попытались добраться до южной оконечности по воде?

– Уайрман, ты видел когда-нибудь рыбацкие лодки, стоящие на якоре у южной оконечности Дьюмы?

Он задумался.

– Между прочим, нет. Они обычно держатся ближе к Сан-Педро. Странно, не правда ли?

– Не просто странно – чертовски зловеще, – буркнул Джек. – Как эта дорога.

Дорога окончательно превратилась в тропу. Морской виноград и ветви баньянов противно скреблись о борта медленно продвигающегося вперед «мерседеса». Дорога, вспученная корнями, где-то разбитая до щебенки, где-то в рытвинах, продолжала заворачивать в глубь острова, но теперь еще и начала подниматься.

Мы ползли, оставляя позади милю за милей, листья и ветки лупили по окнам «мерседеса». Я ожидал, что дорога разрушится окончательно, но этого как раз и не произошло, потому что густая листва над головой в какой-то степени защищала твердое покрытие от природных стихий. Баньяны уступили место впечатляющим зарослям бразильского перца, и вот тут мы увидели первое животное: здоровенная рысь застыла на разбитой дороге, зашипела на нас, прижав уши к голове, потом скрылась в кустарнике. Чуть позже с десяток толстых черных гусениц упали на ветровое стекло, лопнули и измазали его своими внутренностями. Дворники и омывающая жидкость не смогли справиться с этой липучей слизью, лобовое стекло превратилось в глаз с катарактой.

Я велел Джеку остановить «мерседес», вылез из машины, нашел в багажнике чистые тряпки. Воспользовался одной, чтобы протереть дворники и стекло, предварительно надев садовую рукавицу (из принесенных Уайрманом), а волосы закрыв бейсболкой. Как выяснилось, гусеницы были самыми что ни на есть обычными: пачкающие, но не сверхъестественные.

– Неплохо, – сказал Джек в приоткрытую водительскую дверцу. – Я открою капот, чтобы мы смогли посмотреть… – Он замолчал, глядя мне за спину.

Я повернулся. Увидел взломанный асфальт, переплетенные лианы, а чуть дальше, в тридцати ярдах от меня, дорогу гуськом пересекали пять лягушек размером со щенка кокер-спаниеля. Первые три – ярко-зеленые, какие, наверное, и не встречаются в природе, четвертая – синяя, пятая – блекло-оранжевая (возможно, была красной, пока не выцвела). Все они улыбались, но в улыбках этих чувствовалась неестественность и усталость. Прыгали они медленно, словно лапки отказывались им служить. Как и рысь, добравшись до кустарника, лягушки исчезли в нем.

– И что это было? – спросил Джек.