Дюна

«Это сделала я, моя бедная дочка, твоя мать. Я обрушила на несформировавшееся сознание всю эту Вселенную, без пощады и без защиты».

Тонкий ручеек любви – утешение, словно отражение чувств, обращенных ею к малой точке, вернулся к ней самой.

Но прежде чем Джессика успела отреагировать на ласку, психику ее властно охватил адаб – память и необходимость. Надо было немедленно сделать что-то. Она попыталась было понять, но чувства ее еще были одурманены.

«Я могла изменить этот состав, – подумала она, – обезвредить его».

Но она знала, от нее ждали не этого. Это же обряд соединения.

И она поняла, что следует делать.

Джессика открыла глаза, махнула в сторону бурдюка с водой, который Чани теперь держала в руках.

– Вода получила благословение, – сказала Джессика, – смешайте воды, пусть они преобразуются, чтобы благословение могли разделить все.

«Пусть катализатор совершит свое дело, – думала она. – Пусть люди выпьют и восприятия их сольются. Яд теперь безопасен… Преподобная Мать обезвредила его».

Но память все требовала, давила. Она поняла, что это еще не все, однако наркотик мешал сосредоточиться.

Ах-х, старая Преподобная Мать!

– Я встретила Преподобную Мать Рамалло, – произнесла Джессика. – Она ушла, и она осталась. Почтим ее память обрядом.

«Откуда я знаю эти слова?» – удивилась Джессика.

И она поняла, что они пришли к ней из чужой памяти, жизни, открывшейся ей и ставшей частью ее существа. И эта часть еще не была удовлетворена.

«Пусть устроят свою оргию

, – проступило из этой чуждой памяти. – У них так мало радостей в жизни. Да, а нам с тобой нужно еще немного времени, прежде чем я укроюсь в твоей памяти. Она так влечет меня. Ах-х, как наполнен твой ум интересными вещами! Многого я даже не могла вообразить…»

И скорлупка разума-памяти внутри нее исчезла, открывая путь вглубь, к предшественнице Преподобной Рамалло, и к ее предшественнице, и к предшественнице той… и так без конца.

Джессика внутренне отшатнулась от разверзшейся пропасти, опасаясь, что та поглотит ее. Но путь этот не закрывался, и Джессика поняла, что культура Вольного народа куда древнее, чем она представляла себе.

Она увидела фрименов на Поритрине – мягкий народ на приветливой планете, легкая дичь для набегов Империи, увозивших человеческий материал для колоний на Бела Тегейзе и Салузе Секундус.

Ох, какой вой сопровождал эти разлуки…

Где-то в глуби коридора послышался яростный голос: «Они запретили нам хадж!»

В этом коридоре Джессика видела узилища для рабов на Бела Тегейзе, видела браки, распространившие человечество на Россак и Хармонтеп. Лепестками ужасного цветка открывались перед нею сцены жестокости и насилия. И она видела, как от сайидины к сайидине тянулась память о прошлом – сперва словами, упрятанными в песок напевов, а потом укрепленная Преподобными Матерями, когда был найден ядовитый наркотик на Россаке, обретшая прочность здесь, на Арракисе, после открытия Живой Воды.

Там, в глубине, исступленно кричал другой голос: «Ничего не забыть! Ничего не простить!»

Все внимание Джессики было теперь отдано Живой Воде, ее источнику – жидкости, выделяемой умирающим песчаным червем, делателем. А когда она увидела в своей памяти сцену убийства червя, то едва не охнула. Чудовище было утоплено!

– Мать, с тобой все в порядке?

Голос Пола прорвался в ее сознание, ей пришлось с трудом одолевать свою обращенность в глубь собственного существа. Она взглянула на него скорее по обязанности, сожалея, что он мешает ей.

«Я словно тот человек, руки которого были лишены возможности ощущать от самого начала, от пробуждения сознания… и вот теперь эта способность возвращена им».

Она углубленно воспринимала… но мысль эта застыла в ее голове.

А теперь я скажу: «Поглядите! У меня, оказывается, есть руки!» А люди вокруг спросят: «Что это – руки?»

– Все в порядке? – спросил Пол.

– Да.

– Я могу это пить? – он показал на мешок в руках Чани. – Они хотят, чтобы я выпил.

Она почувствовала скрытый смысл его слов, значит, он тоже угадал яд в исходной субстанции, раз беспокоится за нее. Джессика задумалась о границах предвидения, дарованного Полу. Его вопрос многое объяснял ей.

– Можешь пить, – ответила она, – яд был преобразован.

За спиной сына высился Стилгар, не отрывавший от нее изучающего внимательного взгляда.

– Теперь мы знаем, что ты настоящая, – сказал он. И в этих словах тоже был скрытый смысл, но одурманенные чувства слабели. Ей было так тепло и уютно. Какое благодеяние, спасибо фрименам, допустившим ее в свое товарищество!

Пол видел, как наркотическое опьянение овладело матерью.

Он покопался в памяти, в застывшем прошлом, текучем изменчивом будущем с его основными линиями, словно пробегая по воспоминаниям внутренним оком. По отдельности фрагменты было трудно понимать.